Не выказываем мы друг другу великодушия и дружелюбия в людском утреннем потоке. Потому что есть риск агрессии, обмана. И есть что терять.
Хотя я сгущаю краски. Ещё на лицах всегда видны усталость и равнодушие. В них человек растворяется как в морозном тумане. Через эти чувства имеет право на внутреннее спокойствие.
Мы как на картине Брейгеля. Хорошо хоть не Босха).
8.
Сегодня у Джона Колтрейна день рождения. Я пьян. Я пять лет живу в Петербурге. Жизнь это мурмурация. В Усть-Илимске я прожил 18 лет. Среди тайги, зимы и экзистенциального ужаса. В Иркутске 11 лет. Там было интересно. Взрыды. Однажды ради девушки я избил человека. На остановке. Я был в оранжевой рубашке. Бил этого усатого мужика и понимал – если он попытается дать сдачи, я сразу упаду. Она не захотела уезжать в Петербург. А я рвался, потому что с 2003 года мне снился этот город. В 2003 я приехал в Питер из Иркутска автостопом и увидел самый красивый город в стране. Он снился мне с 2003 по 2013. Я не представлял его географию и поэтому во сне Питер являлся волшебным, каким-то Гофманвоским. Таким он и оказался в приближении. А экзистенциальный ужас никуда не исчез. И тут я, бывает, схвачусь за стену дома и дышу холодным паром ощущая себя зверем в большом каменном лабиринте. Шучу.
Хожу на работу, на репетиции и в гости, а потом все мы умрем. Это надо учитывать. Колтрейн верил в бога. Вера – субстанция, которую трудно понять. За что его люблю, за то что он в напоре своём стремился к одной конкретной ноте. Может быть как Бетховен.
9.
В тяготах мытарствах,
Грязные сердца.
Обгладали царство
Мертвого отца.
Завывают свиньи -
Холод режет кость.
А в степи в тенетах
Спит под шубой злость.
То ли ведьмы стонут
В мареве любви,
То ли тучи тянут
В даль тела свои.
Обрывая щеки,
Ветер бьёт в оскал.
Осень накрывает
Грудой зыбких шпал.
10.
Дом в котором я живу, сдан в эксплуатацию всего три месяца. Муровейник из крохотных студий. 19 этажей. Все стены чистые, после покраски. И только между грузовым и пассажирским лифтами на первом этаже кто-то нарисовал огромную свастику.
Её пальцем не стереть, надо мастерком. Или закрасить. Но никто не замечает как-будто. Рабочие и жильцы ходят туда сюда, заселяются, смотрят на неё когда ждут лифт. Но не трогают. И я про неё тоже забываю – то ремонт то репетиция. Но когда на полторы минуты мы остаёмся одни – она меня подкашивает. И я пытаюсь соскрести ее ключами. Лифт приходит быстро и за раз получается соскрести два сантиметра. Думаю до нового года управлюсь.
11.
Три