Нет, его не судили за то, что он годами передавал данные лидийским силовикам, ни за многочисленные саботажи, ни за шпионаж и даже ни за уничтожение базы Шестого пехотного полка, которого здесь в Нью-Йорке уже успели прозвать “героическим”. Эти идиоты никогда бы не раскрыли его так проработанную и засекреченную личность.
Нет, его судили за то, что он нарушил устав и во время вражеского наступления не взялся выполнять свои обязанности или спасать раненых, а трусливо убежал. Это даже было смешно. Во время суда Джону так и хотелось встать с места и прокричать: “Да раскройте же наконец глаза, драть вас за ногу! Никакой я не Джон Стюарт! Я Робер Нгаду-Онуда! Это я убил всех солдат на базе! Я! Я! Я!”.
Но он не сделал этого. Что-то его сдерживало. Что-то отговаривало его так поступить. Тогда Джону казалось, что это дух Джейн отговорил его. Он помнил и её слова: “Ты до последнего вдоха будешь сражаться за права и свободу слабых и беззащитных!”. Может для него было уготовано нечто другое? Может дух Джейн берёг его для чего-то более значимого?
А может Джон хотел в это верить и надеяться, что, хотя бы душа Джейн не отправилась в небосвод к другим, а осталась с ним.
Наказание за побег с поля боя в военное время было жестоким. Джону грозила смертная казнь. Но как же он удивился, когда услышал вердикт судьи. “Вы лишаетесь всех своих воинских званий и наград! – гремел суровый голос старика в чёрной мантии. – Вас с позором выгоняют из армии. За несоблюдение устава и отлучение от своего поста, за трусливый побег Вы проговариваетесь к смертной казни. Но учитывая ваши заслуги перед страной и вчерашний приказ правительства № 2043/54А относительно служащих на фронте, Ваш окончательный приговор – заморозка на 102 года с последующей казнью, и возможностью повторного пересмотра дела через 77 лет!”.
“Может через 77 лет его дело снова рассмотрят и уже выпустят на свободу? – задавался вопросом Джон. – Очень даже может!”.
Джон знал, что Джейн будет с ним. А значит и жизнь будет иметь хоть какой-то смысл.
До приведения приговора в исполнение оставалось 4 месяца. Джон лежал на койке и, как обычно, размышлял о жизни и смерти, о мире духов, где ему уготовано место, когда вдруг лазерные решётки отключились и, с провожающим надзирателем, к камере подошёл молодой парень японско-китайского происхождения.
Джон не двинулся с места. Лишь бросил взгляд в их сторону.
Надзиратель снял с рук заключённого наручники и начал монотонным голосом говорить.
– Заключённый СИ-780234, это Ваша камера. Отныне