Гедрик влетает в пыльное помещение. Бросив Ветту и пожитки, старик метается обратно к двери, пропускает брата по несчастью и запирает дверь на засов. «Вроде пронесло, но расслабляться еще рано», – пожилой кузнец упрямо мотнул гривой выросших седых волос. Не помешает остричь. Гедрик с трудом верит в невероятную удачу, ведь зайдя в тупик, он пробовал открыть дверь. И спустя несколько минут, стоило отвернуться, как отворена. Как? Или кем?! Расстегивая ворот серой рубахи, «Зверь Роххен», как лет двадцать назад называли лютого наставника в учебных воинских лагерях, снова готов побороться за жизнь. Свою и любимейшей внучки.
Взглянув на Ветту, с трудом сдерживает порыв прижать покрепче хрупкое тельце. Прошло два года, как Ветта замкнулась, стоически перенося удары судьбы. Глядя на рыдающего односельчанина, Гедрик вздыхает, переводя взор на абсолютно бесстрастное лицо внучки. На ее лице нет злобы или обреченности. Война, гибель родителей, потеря дома, бесконечные мытарства по Алланорской долине с вечными спутниками – голодом, болезнями, смертями, ничто не способно выдавить крошечной слезинки. Ветта ко всему относится хладнокровно, чем немало пугает. Только две вещи могут рассказать о ней больше. Чтение и темнота для нее как жизнь и смерть посреди серых полей повседневности.
– Давайте поднимемся на второй этаж и будем молиться всем богам, чтобы не подожгли дом. – Устало произносит Гедрик, поднимая скулящего соседа. Ветта без колебаний отстукивает башмаками по скрипучим ступенькам, не забыв прихватить вещи. Дом оказывается брошенным очень давно: паутина и пыль захватили каждый участок здания. Диво. Пустующий дом – дикий абсурд в условиях перенаселения столицы. Почему органы городского управления проморгали такое?! Поднявшись, группа оказывается в мрачном коридоре, оканчивающимся тяжелой дверью.
Странно, никто не строит дома с планировкой катакомб, в достатке имеющихся под старейшими районами Морбус-Тимора. Трое подходят к двери и замирают, повинуясь воплю самосохранения. Время останавливается, будто ловкий часовщик вынул шестерню. Через грубо сколоченные доски с разводами белой краски хохочущие голоса прорываются, вбивая беженцев в пол, как испуганных мышей. Они не одни! Дом нежилой, значит, кто бы там ни оказался, он не друг.
Проверять Гедрику не хочется, на носках поворачивается корпус, движение в точности повторяет Ветта. Но обезумевший от страха односельчанин не внимает безмолвному предупреждению, бросаясь к двери с мольбами о помощи. Идиот! Сука! Распахивается дверь, две фигуры моментально скручивают