Крестьяне уже прорубают на озере полыньи, лед толстый, искрящиеся льдины с трудом выволакивают баграми. На солнце сколы блестят, как драгоценные камни, постоянно меняясь в цвете: синий, зеленый, даже ярко-оранжевый, словно горящее золото. Рыбаки тут же подхватывают и тащат из воды огромных рыб. Дуры стремились к проруби, чтобы посмотреть на небо…
Я закашлялся от резкого морозного воздуха, вот и прелести жизни в этом времени: холод из окон и сухой жар от огромного камина, где постоянно горят целые поленницы березовых чурок.
Внезапно яркая вспышка осветила комнату, выжгла все тени, комната преобразилась в белом плазменном свете, я отчетливо видел даже самые мелкие трещинки в камне и все заусеницы в дереве.
Тертуллиан медленно превращался из плазменного шара в человеческую фигуру. От него пахнуло мощью звездных энергий, укрощенных и подвластных.
Я с трудом перевел дыхание:
– Ты так меня заикой сделаешь!
– Тебя? – прогудел могучий голос. – Тем и отличаешься от всех, что не падаешь ниц и не бьешь поклоны! Даже не дрогнул.
– А ты мечтал напугать?
– Зачем? – поинтересовался он. – Было бы нужно… Ну, что решаешь, доблестный сэр Ричард, надежда угнетенных?
Я фыркнул:
– Это я? Не смеши. Никогда я не брался защищать угнетенных. А встречу Робин Гуда – повешу без всяких судебных разбирательств.
– Ладно, это я сам неудачно восшутил. Я узнал, что у тебя был разговор с Князем Лжи.
Я поморщился:
– Мог бы соврать, что просто пришел меня навестить? А там бы за разговором и выведал бы все! Я такой, сразу проболтаюсь.
– Врать нехорошо, – сообщил он, но, как я заметил, без особой убежденности. – Грех.
– Это не вранье, а комплимент.
– Ты ж мужчина!
– Мужчины легче ловятся на комплименты, – сообщил я, – чем женщины. Да, разговор был. Хочешь сказать, обманывает?
Огненная фигура, медленно ступая, прошлась по комнате, словно проверяя работу плазменных суставов. Когда Тертуллиан повернулся ко мне, сердце мое дрогнуло при виде бешеного огня на месте лица.
– Нет, – гулко ответил он. – Не обманывает.
– Точно?
– Да.
– Потому что не один, – уточнил я. – Обе стороны согласились, что меня нужно убрать?
Он покачал головой, по ярко освещенным стенам пробежал ослепляющий свет.
– Не убрать, – уточнил он. – А позволить тебе вернуться.
Я перевел дыхание.
– Вот так и начнешь снова верить в доброту и милосердие… гм… нечеловеческое.
– Ты должен всегда верить, – ответил он наставительно. – Все-таки ты родился христианином.
Я буркнул:
– Христианами становятся, а не рождаются… как сказал один великий философ. Не припомню его имени…
Тертуллиан отмахнулся:
– Да кто его теперь помнит. Так что ты решил?
Я