– Нет, – ответила я, стараясь сохранять выдержку. – Мы ведь уже сказали: мы не знаем, что случилось.
Сержант вздохнул:
– Слушайте, я ведь все знаю! Вы решили поиграть, только все кончилось плохо. Может быть, заключили идиотское пари… А потом вы до смерти перепугались. Или обкурились до потери сознания? Ну, как? И то и другое? Имейте в виду, произведут вскрытие. Мы выясним, какую именно дрянь вы принимали. Все будет гораздо легче, если вы признаетесь сейчас. В суде оценят вашу искренность.
– В каком еще суде?
– В коронерском. В каком же еще? Похоже, нечистая совесть не дает вам покоя.
Я собиралась сохранять хладнокровие, но, услышав его слова, не сдержалась:
– Мне казалось, когда случается такая трагедия, ваш долг – тактично и сочувственно расспросить очевидцев, а не пытаться пришить нам дело!
– А ты у нас нахалка, так, что ли? – Сержант ткнул в меня шариковой ручкой. – Учти, красавица, твой язык принесет тебе много неприятностей. Не дерзи мне! Я все записываю! – Он постучал ручкой по блокноту. – Каждое слово!
Я сказала:
– Ваши усики, похоже, кошка пощипала. Валяйте, записывайте. Вам ведь велено записывать все, а не только то, что вас устраивает!
Сержант Парри отложил блокнот и ручку:
– Ну ладно, не хотите по-хорошему, будет по-плохому. Мы поедем в участок и допросим всех вас там. Все будет записано на пленку. Можешь отпускать какие хочешь остроумные замечания, дорогуша. Но, когда тебе придется подписывать протокол, веселья у тебя поубавится.
Я спросила:
– Разве мы арестованы? За какое преступление?
Он изобразил шутливое удивление:
– Конечно нет, дорогуша! Как можно!
Я понимала, что мы можем и отказаться ехать с ними, но, с другой стороны, едва ли к нам отнесутся благосклонно. Сейчас лучше не обострять отношения… Поэтому мы поехали в участок.
У нас сняли отпечатки пальцев. Снятие отпечатков не показалось мне оправданным. Я спросила, зачем полицейские так себя утруждают.
– На всякий случай. Если мы поймем, что ваши пальчики нам больше не нужны, отпечатки уничтожат, – ответили мне.
– Неужели уничтожат? – спросила я, но ответа так и не получила.
Нас разделили, чтобы мы не могли сговориться. Не знаю, куда увели Нева и Фитиля. Когда уводили Нева, он выглядел хуже некуда. Лицо серое, по лбу течет пот. Вид у него был на сто процентов виноватый. Я надеялась, что полицейские поймут, как ему нехорошо.
Меня отвели в тесную комнатушку – кроме единственного стула в ней не было никакой мебели, – где я просидела целую вечность. За мной следил скучающий констебль, который то и дело ковырял пальцем в ухе, а потом вынимал палец и с интересом разглядывал то, что он оттуда извлек. Очень хотелось чаю, но мне почему-то его не предлагали. Наконец, заглянул сержант Парри и сообщил, что со мной хочет побеседовать инспектор Морган.
Перед тем как нас увезли из сквота, вернулся кудрявый