Из моих бесед с жителями Померании и Силезии я сделала тогда следующий вывод: мы, южные немцы, никогда в своей истории не соприкасавшиеся с русскими, относились к ним намного более непредвзято, чем ост-эльбские юнкера, которые в течение столетий постоянно боролись с русскими за раздел наследства» (Польши. – Ред.).
Хотя армия Сталина еще стояла под Берлином, казалось, что русские уже в столице рейха. Такое впечатление сложилось у одного швейцарца, который в начале февраля 1945 года посетил Берлин. Газета «Нойе цюрихер цайтунг» опубликовала его впечатления.
«В Берлине чаще всего говорят по-русски! – заявил мне немец, сосед по купе в скором поезде, который направлялся с запада в Берлин. – Вы быстро обратите на это внимание, если будете внимательно прислушиваться во время прогулок по нашей столице».
Это должно было прозвучать как шутка во время нашего долгого разговора, который мы вели от Ганновера, города тысячи руин. Вроде бы обычное шутливое замечание, но в голосе моего попутчика слишком явно прозвучала горькая ирония, и с его лица не исчезло задумчивое, озабоченное выражение, хотя он и попытался изобразить на нем улыбку.
«Суть шутки в преувеличении, не так ли?» – попытался в ответ пошутить и я, что мне, однако, совершенно не удалось, так как немец энергично затряс головой и тотчас возразил: «Скоро вы сами убедитесь в этом. – И тише, едва слышно, словно разговаривая сам с собой, добавил: – Мы далеко зашли, Бог свидетель, и этим мы обязаны…» Последнее слово потонуло в шуме вокзала, на который прибыл наш поезд.
В Берлине я по первому же запросу получил комнату, что было равноценно особой благосклонности фортуны, поскольку сейчас путешественник вряд ли серьезно предполагает возможность найти в Берлине гостиницу. Бесчисленные прежде гостиницы – сегодня груды развалин, выгоревшие дотла руины, непригодные для проживания трущобы, а наряду с этим бесконечные колонны бездомных, беженцев с Востока и Запада, гражданские и военные, немцы и иностранцы, которые ищут крышу над головой, – кто осмелится теперь сказать, что комната, которую я нашел в ветхой, серой гостинице в старой части Берлина, не была особой милостью Господа.
В приемной, имевшей