Когда вы во сне звездный десантник или салатовый динозаврик, то вам легче понять, когда ваше приключение кончилось. А мой «опять сон» отличается разговором с коллегой, результатом эксперимента, законченным письмом. И потом я ищу это письмо, или ссылаюсь на разговор, а ничего этого не было, это был прожитый день во сне. Иногда получается проснуться посреди сна, тогда, обнаружив себя, посреди разговора с коллегой, вдруг в постели, хотя бы можешь понять, что разговор был во сне. Но чаще, я просто просыпаюсь утром, проживаю день, ложусь спать, просыпаюсь, иду на работу, и оказывается, что мое вчера я провел во сне, а на работе меня ждет позавчера. Не путано, нет? Я пытаюсь, конечно, назначить какие-то маркеры для себя, например, вспомнить обрывки сна – может, мне удалось побыть салатовым динозавриком, и тогда обычный день из «этого сна» не вклинится в мою жизнь, значит, я видел просто сон. А если мне не удается ничего необычного вспомнить, то тут уж нужно быть осторожным. Я уже несколько раз пытался обсудить с коллегами какой-нибудь случай, который произошел со мной или, что более неловко, с ними. А оказывается, что случай произошел во сне. А с коллегами во сне я обсуждаю рабочие проблемы, работу над которыми я веду наяву. При этом, коллеги удивляются и те, что во сне, и те, что наяву. Тут бы и задуматься, и запутаться – какая жизнь настоящая? По уравнению Шредингера2 все решения равнозначны. Копенгагенская интерпретация3, которой вы пользуетесь, у нас отменена, как ненаучная, для общего случая, но для частных случаев мы ею пока пользуемся.
Я пытался поставить для себя маркеры реальности, чтобы, хотя бы условно назначить какое-нибудь движение по стреле времени4 реальным. По Шредингеру же, не очень важно какое. Но мне не удалось. Потому что жизнь в «опять этом сне» отличалась совсем чуть-чуть и ничего такого знакового не задевала. Да и нет у меня ничего в жизни знакового. Надо бы завести… но знаковые вещи, которые служили бы стабильным якорем реальности не так уж часто встречаются в жизни. Да и будем честны, вещи не бывают якорями, люди ими бывают. А с людьми еще большая морока! Нельзя просто подойти к человеку и сказать – будешь моим якорем реальности. Так что я просто пытаюсь понять, каждое утро, где я и что было вчера.
ХХХ
В НИИ было, как обычно, бодро и уютно. Конечно, за этим стоит ежедневный труд психологов. Целый отдел трудится только над тем, чтобы в нашем Городке уютно жилось и хотелось работать. Температура, запах, цвета – все было здесь проявлением науки. Я улыбнулся. Я люблю хорошо сделанную работу. Как и вы все. Знаете вы об этом или нет.
Я прошел в наш кафетерий. У вас, наверное, уже слово совсем устарело, а у нас, вот, вернулось. Так бывает. Запах кофе, который делала София, тут же словно обнял за плечи. София – это управляющая. Но многие вещи она делала сама. Кофе делала сама, и пироги пекла. Красивая. То есть, как… по-научному красивая, понимаете? Целесообразная. Наши психологи давно разрабатывают объективную оценку эстетики и красоты. Скажете так не бывает? Красота в глазах смотрящего? Все верно, но есть и объективный уровень. Нам нравится все, что удобно и целесообразно, нам это кажется красивым, потому что мы знаем, что с этим делать. И «просто красиво» не существует. Любое «просто красиво», когда оно истинно красиво, напоминает нам о целесообразности или выправляет наши эстетические настройки… всегда, когда я говорю о Софии, я говорю вот так. Даже с ней. Да, я знаю, что нужно сказать женщине, чтобы увлечь ее, но почему-то Софии мне хочется сразу выдать все знания, чтобы она поняла и… не получается у меня с Софией, по-простому если вам сказать, поэтому я просто любуюсь ею, ее гармоничной интеграцией в надсистему5…
Видите, решительно ничего не получается. Я сел за столик, София подошла сама, улыбнулась.
– Привет, Амий, как ведут себя вселенные, слушаются?
– Прогнозируемо, – улыбаюсь я, откидываясь на спинку стула, с приятным облегчением.
– И все у тебя так, прогнозируемо? – София налила мне кофе.
Я улыбаюсь ей. Такое замечательное утро.
– Да, –