Сенин-старший кивнул.
– В обмен на что? – спросил Миша.
Сенин усмехнулся, встал, подошел к столу, переложил какие-то бумаги с места на место и только потом сказал, серьезно глядя Мише прямо в глаза:
– В обмен на то, что вы отстанете от моего сына.
Миша глаза не отвел, хмыкнул, закинул нога на ногу.
– А если не отстану? – с нарочитой развязностью спросил он, стараясь придать голосу больше наглости, сыграл, как говорит Тарас Борисович, в хама.
– А если не отстанете, – сказал Сенин, и Миша просто физически ощутил, как взгляд этого человека леденеет, просто замораживает, аж до мурашек по спине, – в таком случае вы столкнетесь с большими трудностями и в работе, и в личной жизни.
– Вы мне угрожаете? – усмехнулся Миша.
– Угрожаю, – Сенин-старший вытянул руки поверх стола, скрестил пальцы в замок, все так же не сводя с Миши глаз.
– Ну что ж, – сказал Миши и встал, с шумом отодвинув стул, – в таком случае позвольте откланяться, а также поставить вас известность, что угроз ваших я не боюсь, и от сына вашего не отстану, чего бы это мне не стоило.
– Не отстану, – повторил он, смотря прямо в мрачнеющее лицо Германа Олеговича, – пока он не перестанет сеять вокруг себя зло, не перестанет калечить человеческие жизни.
Миша повернулся и пошел к выходу, ожидая чего угодно: того, что со спины нападут охранники, и, повалив на пол, забьют ногами, того, что запустят в голову той тяжелой хрустальной пепельницей, что стоит на столе, и даже того, что выстрелят в спину, – а кто его знает, может у них это как пить дать? – но только не этого спокойного голоса, который четко и раздельно произнес:
– Что, парень, зависть покоя не дает?
Миша застыл, потом повернулся, подошел к столу.
– Зависть? Какая зависть? О чем это вы?
– Да ты просто завидуешь моему сыну, завидуешь всем, кому повезло больше чем тебе, неудачнику, и это мерзенькое меленькое чувство прикрываешь негодованием об оскорбленном человечестве. Знаю я таких – натура у вас гнилая. Сами ничего добиться не можете, вот и пакостите.
– Да вы вообще о чем? – Миша почувствовал, что у него стало подергиваться левое веко. Так бывало при сильном волнении. Этого еще не хватало. Он сжал зубы, пытаясь унять тик.
– Ты просто завидуешь, – равнодушно повторил Сенин. – Ты – неудачник. Самый настоящий неудачник.
Словно отхлестал словами по лицу.
– Чему завидую? – спросил Миша. – Тому, что ваш сын подонок и мерзавец?
– Тому, что у него есть огромный дом, дорогие машины, счет в банке. А ты – нищий идеалист. Нищий и завистливый.
– А вам известно, что ваш сын периодически совершает что-либо
гнусное, аморальное, противозаконное – аварии, изнасилования, избиения,
оскорбления чести и достоинства? Конечно, известно. Ведь вы сами выгораживаете его,