Пульс слабый, дыхание неровное, на свет не реагирует – на нашем корабле её просто унесли бы в комнату и оставили, но я не мог так поступить. Контрабандист, преступник, но людей я не убивал и не собирался.
Девушка выглядела сильной, но нежной – каштаново-золотистый волос еле-еле доставал до подбородка и был растрёпан на макушке, тонкие запястья, какие я видел только у детей, становились холоднее с каждой минутой. Бледная кожа придавала лицу аристократичности. Но пока я не вижу её глаз, не могу создать цельную картину, ведь глаза – это отражение души и нас настоящих.
В больнице у меня не потребовали документов, не спросили, почему я привёз девушку сам, а не дождался машины. Я только посмотрел ей вслед, а через минуту меня вытолкнули из больницы, крича вслед что-то о стерильности.
Теперь я снова один в большом городе. Оставалось только искать пути для выживания.
Август
Тяжело привыкать к такой жизни, когда в последние десять лет ты был свободнее северных птиц. Но ничего другого не остаётся.
Так я думал две недели назад. Но теперь всё иначе – мне вынесли смертный приговор. Через трое суток, на закате, меня казнят, и я больше не увижу ни ясного неба, ни яркого солнца. Не смогу с силой вдыхать чистый морской воздух, рассекать волны на корабле и управлять своей командой.
Сначала я вспоминал Мелиссу и нашу единственную дочку. Впервые я оставил девушку, когда погиб мой отец. Тогда я забрал деньги, что он сберёг для меня, купил фрегат и начал путешествовать. А через год вернулся к Мелиссе. У нас родилась дочь. Мы прожили вместе целый год, но я постоянно уезжал и не так часто, как хотелось Мелиссе, бывал дома. В двадцать лет я покинул её уже навсегда.
А вскоре образовалась целая преступная организация со мной во главе. Я боялся предательства больше всего на свете, а потому заставлял каждого клясться мне в верности. Я думал, что заслужу доверия от своей команды, но оказалось, что зря. Когда я входил, все замолкали и со страхом смотрели на меня. Когда я говорил, мои слова слушали, будто от них зависела жизнь. Мои приказы исполнялись под страхом смерти, а образы, создаваемые мной, насильно оказывались в головах всех остальных.
Мелисса с нашей годовалой дочкой Авророй не согласилась отправиться в путешествие со мной, а я, разозлившись, не оставил ей ничего, кроме воспоминаний и дома. Теперь, когда до моей смерти оставалось семьдесят два часа, я жалел о многом. Жалел, но не хотел бы меняться. Я люблю смотреть на лица, которые признают во мне правителя, люблю видеть в их глазах страх и желание подчиняться мне. Люблю то чувство торжества, когда замки, сковывающие незнакомого мне преступника, падают на пол, а он становится свободным. Быть на высоте, быть вне закона, не существовать для гвардейцев, но по-настоящему жить ради себя. Всего две недели