Кстати, это высказывание А. Долина очень четко соответствует реальной модели «осажденной крепости», ставшей сегодня моделью идеологии России.
И. Чубайс видит в России определенную квазиидеологию, которая может быстро изменяться под нужный контекст: «На практике же у нас некая идеология существует – это идеология, которую можно было бы назвать „гибридной” или „идеологией винегрета”. Все зависит от ситуации. Вот сегодня нужно Сталина критиковать, значит, руководитель государства приезжает в Катынь и посылает полякам сигнал: „Это только банда Сталина могла расстреливать людей, это преступление!” Он встает на колени и просит прощения. А потом наступает другая ситуация, когда нужно Сталина хвалить. И оказывается: кто победу обеспечил, кто вождь нашего народа? Сталин! И вот эта ситуация все время крутится и вертится. Нынешняя идеология в том, что мы – то как россияне, то как антироссияне, то как советские, то как антисоветские, то как прозападные, то как антизападные. Нет системы ценностей, нет правил, нет истории, нет идентичности» [11].
Как видим, борьба ведется на чисто виртуальный объект, запрещенный в конституции, которого вроде бы и нет, но он есть – на идеологию. Это «шевеление» происходит по той причине, что потеряны все ценности, из которых и должна вырастать идеология. Сама идеология утеряна сознательно, поскольку больше всего ее любят тоталитарные государства, поэтому кричать о нужности идеологии стало неприлично.
Однако идеология не существует сама по себе, она также опирается на имеющиеся ментальные предубеждения. Вот как Э. Фромм говорит о психологии нацизма: «Почему же нацистская идеология оказалась столь привлекательной для низов среднего класса? Ответ на этот вопрос необходимо искать в социальном характере этой группы населения. Ее социальный характер заметно