Слава Бомбейкиной затмевает Альберто Джакометти, самого дорогого в мире скульптора. Под Киевом круглосуточно работают подпольные цеха, где штампуют поддельные скульптуры Бомбейкиной. А плутоватые галерейщики сбывают эти фальшивки жирным и тупым клиентам. И мешки, мешки с деньгами!
Но лень-матушка сгубила не одного гения!
Скульптур у моей подруги – кот наплакал. Пара гипсовых собак, ушедших в мир иной и увековеченных любящей хозяйкой. Терси и Негус. Лохматые ньюфаундленды. Когда-то они нас с Валькой возили зимой на санках по Цимбаловке. Из шерсти этих псов, до сих пор еще летающей по всему дому, можно было навязать пушистых носков на весь Цимбалов Яр!
Другая парочка хрупких работ из гипса пылится в магазине на Подоле. Уже третий год. На одной витрине – рыжий клокастый кот. Стоит на задних лапах, во весь рост. В позе «мяу!» И постоянно падает.
Покупатели у нас пытливые. Все норовят своими лапами к произведению искусства приобщиться. А произведение неустойчивое. По замыслу скульптессы, опираться зверь должен был на две лапы и хвост. Но у Вальки, как всегда, материала не хватило. А в магазин на Красноармейскую бежать было лень. Вот хвост у кота и оказался куцым. Кот падает. То ухо обобьется, то лапа отпадет. Вальке звонят из магазина, просят отреставрировать кота. Так она с ним уже третий год и носится. Через весь город на троллейбусе.
А рядом на полке в магазине другой Валькин шедевр – скульптура белого кота. Сидит в кресле-качалке. Нога на ногу. С книжкой в лапах. Это Пушок. Самый любимый Валькин кот из всей бесчисленной вереницы паршивых котов, когда-либо живших в доме у Вальки.
Я его тоже знавала. Тот еще заср…ц был, как и все остальные! Не только в хозяйкины тапочки норовил наср….ь. Подлец! Но и в мои зимние сапоги… А вот тебе ж на! Увековечен! Памятник этому стервецу воздвигли!
А могла б и меня изваять. Свою подругу! Хотя бы бюст! Хотя бы простой эскиз! Акварелью на ватмане. Лучшая подруга называется!
Тут корпишь над бумагой, мучаешься в позе «зю», штампуешь нетленки. И о Вальке, между прочим, парочку уже наваяла! И никакой благодарности от мирозданья! И от подруги тоже!
Одни коты и собаки! Какие-то Пушки блохастые!
Скульптура Пушка более устойчива. Но с огромными, несимметрично торчащими ушами. Как у мутанта. Валька оправдывается, что это авторское моделирование и реализм. Пушок, мол, таким родился!
Ничего подобного! Я же помню. У этого белобрысого шалопая-выскочки были самые обычные, ничем не примечательные уши.
Валька иногда садится за работу. Что-то ваяет. Лепит. Вся в кураже и вдохновении. В соплях-слюнях! Рядом крутится ее усатый Пегас.
– Ну, мой родной, ну, мой Пегасушка! – просительно гладит она левой рукой кота по морде, а правой ковыряется в ноздрях у вновь рождающейся скульптуры. Ноздри у гипсового кота неправдоподобно раздутые, будто он собрался на кларнете