– Что случилось с тобой? Что произошло, мой сладенький?
Шурка исподлобья косится на мать. Та ловит его пронзительный взгляд, спешит положить раскрытый томик Шиллера на этажерку и увести сына в детскую.
– Мамочка, я боюсь спать! Они мне снятся!
Евгения накрывает сына одеялом и присаживается на край его кровати:
– Кто, Шура?
– Те люди, что были на пристани. Мне снится, как они кричат, машут руками и бегут за нами. Их одежды грязные, а лица в крови. А еще, мамочка, у них нет глаз…
– Господи, страсти-то какие, Шура!
Мальчик кладёт ладонь матери на свой лоб:
– …но мне сначала совсем было не страшно, мамочка, потому что там, во сне, с нами был папа и он держал меня за руку!
– А что же после?
– А после, мамочка, нам с Вами удалось убежать. А папу они своими грязными сапогами затоптали…
А тем временем…
«С продовольствием стало совсем плохо, города голодали, в деревнях сидели без сапог, и при этом все чувствовали, что в России всего вдоволь, но что нельзя ничего достать из-за полного развала тыла. Москва и Петроград сидели без мяса, а в то же время в газетах писали, что в Сибири на станциях лежат битые туши и что весь этот запас в полмиллиона пудов сгниет при первой же оттепели. Все попытки земских организаций и отдельных лиц разбивались о преступное равнодушие или полное неумение что-нибудь сделать со стороны властей. Каждый министр и каждый начальник сваливал на кого-нибудь другого, и виноватых никогда нельзя было найти. Ничего, кроме временной остановки пассажирского движения для улучшения продовольствия, правительство не могло придумать. Но и тут получился скандал. Во время одной из таких остановок паровозы оказались испорченными: из них забыли выпустить воду, ударили морозы, трубы полопались, и вместо улучшения только ухудшили движение. На попытки земских и торговых организаций устроить съезды для обсуждения продовольственных вопросов правительство отвечало отказом, и съезды не разрешались. Приезжавшие с мест заведовавшие продовольствием, толкавшиеся без результата из министерства в министерство, несли свое горе председателю Государственной думы, который в отсутствие Думы изображал своей персоной народное представительство…» Председатель Госдумы Родзянко М. В.
«(Россия) – форменный пороховой погреб, в котором догорает фитиль – через минуту раздастся взрыв… Мы судим, уличённых в заговорах ссылаем, расстреливаем их, но это не достигает цели. 80 тысяч под суд не отдашь…»
Одна из первых жертв революционного насилия, военный губернатор Кронштадта, адмирал Вирен Р. Н., в сентябре 1916 года в своём докладе Главному морскому штабу.
«… были такие батальоны, которые имели по 12–15 тысяч человек… Наблюдать за такими частями становилось трудно, не хватало офицеров, и возможность пропаганды революции существовала полная… Никто из молодых солдат не был ещё в полках, а только обучался, чтобы потом попасть в ряды того или другого гвардейского полка