– Зачем? – убитым голосом тихо спросил эхисар.
– Заслужил, – так же тихо ответила я. – Веревки, – уже в голос произнесла я.
– Господин, позвольте я. Негоже вам…
– Сам справлюсь! – рыкнул Хошет и принялся привязывать мои руки к двум столбам расположенных на расстоянии чуть больше полутора метров друг от друга. Я на него даже не смотрела – все пыталась найти ее, мою самую добрую и заботливую подругу. Ту, которую жирная, надеюсь уже не живая, свинья Огируяцу продал. Закончив, господин эхисар удалился на "главную трибуну". Проще говоря, сел, на любезно притащенное рабами кресло, в первом ряду. Эхисир занял свое место справа от него. И взгляды у обоих, как будто любимого дедушку хоронят. Я даже улыбнулась своим мыслям.
– Сколько? – крикнули из-за моей спины. И тишина в ответ. И потом. И через десять минут тоже. Эхисар все молчал и молчал, смотря мне прямо в глаза, взглядом, которым можно сразу убить. Но ненависти в нем не было… Был калейдоскоп самых невероятные эмоций. А её не было!
– Ну, – начал эхисир, потеряв всякую надежду на своего друга, – так как надзиратель жив, – с разных сторон послышался разочарованный ропот, – то это не убийство лагерной собственности. А лишь порча. Потому тридцать плетей, – посмотрев на меня извиняющимся взглядом, Тиури продолжил. – И еще сорок, за систематическое нарушение правил. Итого семьдесят. Орэн, после каждой пятнадцатой плети, приводи в сознание. Умереть она не должна. Привести наказание в исполнение.
– Да господин, – с готовностью откликнулись у меня из-за спины. – И не надоело тебе мужика-то мучить?
– Что?! – первую плеть я даже не заметила, была до глубины души поражена, словами надзирателя.
– А то ты не видишь? Да будь его воля он бы тут не сидел. Да и ты бы не стояла.
– Да с чего вы взяли? – вторую тоже не заметила. Просто что-то свистнуло и… всё!
– А с того!
– Содержательнейший ответ, – третья. И снова, как говориться не в коня овес.
– Мучается эхисар, а и рада веревки вить! – Какой разговорчивый надзиратель.
– Да ничего я не вью! – четвертая. Снова мимо. В том смысле, что я вновь ничего не почувствовала.
– Ага, как же! Ты вон глянь на него! – послушала, посмотрела, ужаснулась. Взгляд маньяка-рецидивиста, у которого любимую забаву отобрали! Пятую, кстати, не почувствовала. – Ну как? Теперь веришь?
– Во что? – шестая была чувствительнее остальных, но тоже не восторг.
– От дура! – от души выругался дедушка. Голос, больно пожилого человека напоминает. Седьмая, пощекотала плечо.
– Да почему дура? – мне показалось важным узнать, из-за чего же надзиратель незнакомый со мной лично, уже считает меня недалекой.
– Потому! – восьмая ласково задела шею, заставив поежиться.
– Красноречиво! – съязвила я. Девятая скользнула по спине, не оставив боли в подарок. – Да что же это такое?! – вышла я из себя.
– Ага!