А потом оборачиваюсь на него и говорю:
– Здравствуй, Эндрю.
Я сидел на скамейке в парке. Был летний день. Палило солнце. На площадке играли дети. Среди них была одна девочка, которая запускала воздушного змея. Она находилась ярдах в десяти от меня. Я не видел ее лица. Она стояла спиной. Черные волосы. Бледно-розовый сарафан. Я слышал ее смех. Мне сделалось хорошо и спокойно на душе. Я закурил. Украдкой, чтобы не вызвать гнев родителей, приведших в парк своих чад. Вероятно, то был выходной день. Я точно понимал, что никуда не спешу.
Воздушный змей, подхваченный ветром, взмыл вверх. Затем поднялся еще выше. И еще. Катушка леера в руках девочки беспрепятственно раскручивалась. Потом она выронила, и катушка волчком запрыгала по траве, разматывая леер. Руки девочки плетьми повисли вдоль тела. Она стояла не шевелясь.
И тогда меня охватил ни с чем не сравнимый ужас. Холод пробежал по позвоночнику. Сердце бешено заколотилось. Мне стало трудно дышать. Все тело покрыла холодная испарина. От страха я начал задыхаться. Я знал, что сейчас произойдет. Я вспомнил. Потому что видел это уже много раз.
Девочка медленно начала покачиваться из стороны в сторону, будто пьяная.
Вскочив со скамейки, я бросился к ней. Ноги меня не слушались, они подкашивались. «Нет!» – вертелось в голове. «Нет! Нет!»
Мне хотелось окликнуть ее, только вместо крика из горла вырывался жалобный тихий стон, полный отчаяния.
«Нет, только не снова».
Я хотел уберечь ее от того, что сейчас должно было произойти. Но я знал, что не смогу этого сделать. Я не успею. Как не успевал и десятки раз до этого.
Когда до девочки осталось не больше полутора футов, когда я мог почти дотянуться до нее, она рухнула на землю, как пластмассовый манекен.
Она лежала лицом вниз, не шевелясь. Катушка с размотанным леером быстро неслась по траве, уносимая воздушным змеем.
Я остановился. Тяжело дыша, смотрел на лежащую черноволосую девочку, и страх сковывал меня с головы до ног. Можно было не проверять пульс, чтобы убедиться в ее смерти. Но я проверил, будто надеялся, что в этот раз все может быть иначе.
А потом я присел рядом с ней на корточки. Слезы текли из моих глаз, размывая весь мир до бесформенного пятна. Я ревел в голос. Я кричал. Я бил себя по лицу, разбивая губы в кровь. Больше всего на свете, больше самой смерти я боялся того, что увижу дальше. Рука сама потянулась к ее плечу. Я не хотел этого видеть! Я не хотел. Но все же перевернул девочку на спину.
И в следующую секунду я оглох от собственного вопля.
«Боже!»
Я вновь увидел ее лицо. Вернее, то, что от него осталось. Левый глаз закрывала гематома. Правый – безжизненно смотрел куда-то вбок. Глубокая трещина проходила поперек лба, расширяясь у середины и сужаясь в основаниях. Нос ее был расплющен, вдавлен в череп, словно она столкнулась с бетонной стеной на скорости девяносто миль в час. На разбитых губах и подбородке пенилась еще свежая