Приводя сведения о численности подданных царя Ираклия, из всех осетин-жителей предгорий Кавказа Рейнеггс упоминает только осетин долины реки Арагви. В расчете численности подданных Ираклия Рейнеггс называет арагвских осетин вместе с мтиулами и хевсурами – в общем исчислении этих трех народов их численность, согласно Рейнеггсу, составляет 4000 семей. Этот факт говорит о том, что арагвские осетины при Ираклии, несмотря на приведенную выше характеристику, номинально считались подданными Картлийского царя. С другой стороны, мы видим, что Рейнеггс отдельно не вносит в итоговую опись осетин-жителей бассейнов Большой и Малой Лиахви, Паци и Ксани – то, что со времен Гильденштедта и именуется Южной Осетией. Из этого можно сделать только один вывод: автор, судя по всему, не считает их подданными Ираклия II. Ведь если Рейнеггс отнес их в итоговой ведомости на счет Картли, то почему не оговорил их особую этническую принадлежность, как он сделал это в случае с арагвскими осетинами? В пользу подобного прочтения свидетельствует и проведение им границы Картли-Кахетинского царства с осетинами непосредственно за городом Гори.
Идущий по стопам Рейнеггса Клапрот напишет впоследствии, что эти области после присоединения Грузии к России автоматически поступили в ведение Тифлиса, но ревизия вопроса времен Паскевича не подтвердит этот вывод. В манифесте Павла I о присоединении Картли-Кахетинского царства, на который сошлется наместник Николая I фельдмаршал Паскевич, говорится лишь о гарантиях на территории, подконтрольные Грузии (Картли-Кахетии) на момент ее присоединения, и все претензии грузинской знати на земли южных осетин в дальнейшем будут отвергаться именно на данном основании..43
Стоит в этой связи еще раз напомнить, что Рейнеггс готовил свое описание по заданию российского правительства и опубликовал его в авторитетном научном журнале, а значит не мог не догадываться о последствиях вероятных неточностей, связанных с территориальным разделением народов. Другими словами, автор понимал, что его информация может послужить поводом для принятия политических решений на самом высоком уровне и скорее всего старался быть сколь возможно точным в описаниях и формулировках. Речь идет не о вопросах истории или этнографии, в которых ученый, как выяснилось, оказался не на высоте, а о вещах, которым ученый сам был свидетелем, в частности, о границе, которую он не раз пересекал.
Помимо сведений