С тех пор у меня не стало друга Фофеля. Бабка никогда больше не показывала мне страшный клык, – не улыбалась. В милиции, куда она написала заявление, мне оформили первый привод, заставили подписать какую-то бумагу, и отпустили.
Через год я снова убежал искать отца.
Глухая, холодная осень с силой хлопала входной дверью подъезда, не жалея своих ветреных порывов. Даже просто во двор не хотелось выходить, но очередной скандал с родителями принудил меня к действию. Уехал я довольно далеко, потому, что две ночи провёл в товарном вагоне. Замерзал страшно. А ещё, постоянно хотелось есть. На этом и погорел.
На какой-то станции, на перроне, подошёл к ларьку. Хотел выпросить что-нибудь, или стырить. А не додумался, что в углярке две ночи ехал, – только зубы, да глаза. За мой такой вид изловили меня и вернули домой. Снова в милиции составляли протокол. Снова отчим порол, пока не устал.
В столе, в ящике, лежали три ложки, две вилки с кривыми и даже отломанными зубами и нож. Нож был совсем старый, с выточенной серединой. От этого он казался горбатым и совсем не страшным. Как я не сжимал его в руке, как не замахивался, ни страха, ни злости не появлялось. Пришлось отложить казнь отчима на более позднее время, пока не найдётся более подходящий нож. Не резать же его без злости. Подожду. Но казню, обязательно. Это стало моей навязчивой идеей. Я развивал и лелеял эту мечту, наслаждался самой мыслью о том, что я зарежу отчима. Мне было приятно. Немного пугало то, что он стал часто болеть, что-то там у него внутри.
– Как бы ни загнулся раньше времени, уж пусть лучше порет, я потерплю.
Даже во сне мне виделось, как я расправляюсь со своим врагом. Только, почему-то резал я его в ногу. И он, хромая, скрывался в густом лесу, отстреливаясь из автомата. Я знал, что он умрёт от потери крови, но сомнения меня охватывали:
– Если раненый, отстреливается и уходит в лес, значит он партизан? Значит, он наш?
Но проснувшись и вдохнув знакомый запах перегара, я сразу понимал, что отчим «не наш». И желание убить его не проходило, а наоборот возрастало. Становилось обидно, что он маскируется под наших.
В школу я почти не ходил. А если и ходил, то только для развлекухи, – над училками поиздеваться. Злой был. По любому поводу кидался в драку. Злость, ненависть ко всем, так и вырастала из меня, окутывала и буйствовала. Мне нравилось, что почти все меня боятся. Это было видно по глазам. Боятся.
Мамка совсем запилась. Она ещё и ещё раз убеждала меня, что никакого отца не было, и искать некого. Пожалуй, что, я согласился. Согласился с тем, что отца, который мог бы за меня заступиться и отомстить, – нет. Нет, и никогда не было. Согласился.
Но, север, – он стал уже какой-то самоцелью для меня. Какой-то неведомой, далёкой и притягательной страной. Красивой, чистой, Розовой мечтой, которая, несомненно, осуществится, только дайте срок.
Казалось, что именно там, на севере, растут яблоки и даже арбузы. Матушка, давным-давно, приносила пластик