– Оля, ты можешь открыть их и протянуть руки внутрь к малышу, – предложила медсестра, указывая на них. – Но только не гладь его. Ему это может не понравиться. Малышу ещё нужно было быть в утробе матери, а там бы его никто не трогал.
Открыв отверстия и прикоснувшись к головке и ножкам сына, я посмотрела на его личико. Он был таким прекрасным, со светлыми вьющимися волосами и нежной, шелковой кожей. Он был так похож на Олега.
Медсестра начала объяснять назначение всех трубочек и проводов, подключенных к крохотному тельцу:
– Кислородная трубочка от ротика спускается в лёгкие, чтобы помочь вашему малютке дышать. Датчики на груди проверяют кислород, пульс, сердцебиение и температуру тела. Через длинную капельницу PICC[12], вставленную через пупок, мы отправляем лекарство по вене к его сердечку.
На малыше был крошечный подгузник и, к счастью, к его ножкам ничего не было прикреплено. Но осознание того, что вся ситуация находится вне нашего контроля, болезненно тяготило.
Мы ничего не могли ни отменить, ни изменить. А видеть своего ребёнка, обвешенного трубочками и датчиками, было невыносимо трудно.
– Как же это всё тяжело и пугающе… Что же нам теперь делать? – говорила я Олегу.
Он тоже очень переживал и задавал медсестре много вопросов. Я же хотела как-то подержать моего сыночка и побыть с ним, но это было невозможно. Словами не передать то тяжёлое чувство, когда ты знаешь, что это твой ребёнок, но в то же время понимаешь, что в данный момент он не совсем твой. Я старалась контролировать эмоции и не плакать. «Всё очень серьёзно. Мы и наш малыш в большой проблеме», – думала я про себя.
– Так как у вашего малыша желтуха, мне надо включить ему специальный свет, накрыть глазки, закрыть инкубатор и держать под ультрафиолетом, – прервала мои мысли медсестра.
Мы отошли в сторону. Так не хотелось оставлять нашего крошку, но послеоперационная боль напомнила мне о необходимости приёма очередной дозы лекарств. Вернувшись в палату, я нашла в себе силы сцедить молоко. Затем я просто лежала на моей больничной койке, уставившись в потолок. Слёзы катились по щекам, и я не могла сказать ни слова Олегу, который тихо лежал на диване, тоже в слезах.
Когда я смогла немного успокоиться, я позвонила моей сестре, Люде. У неё тоже был опыт преждевременных родов, и я знала, что она сможет понять меня и поддержать.
– Олечка, я понимаю, через что ты проходишь, – утешала меня она. – Я чувствую твою боль.
Мы говорили и плакали. И мне было легко доверить ей свои чувства, потому что я знала – она поймёт. Она через это уже прошла…
Во второй половине дня Олег приехал навестить меня вместе со старшими детьми, а заодно познакомить их с братиком.
– Мама, а зачем доктор резал тебе живот? – спросил испуганно Миша. – У тебя большой порез?
– Ребёночек бы умер, если бы врачи не разрезали маме животик. Разрез около десяти сантиметров, – ответила я.
– Мама, а тебе было больно? –