– Отче наш, сущий на небесах…
Настасья поперхнулась на полуслове. Бешенными глазами выпучилась на Мириам. Та показала ей средний палец и продолжила:
– Да святится имя Твоё, Да приидёт царствие Твоё, да пребудет воля Твоя и на земле, как на небе…
Настасья завизжала, закорчилась, изогнувшись в три погибели.
– Замолчи! Замолчи!
– Хлеб наш насущный дай нам и на сей день. И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим…
– Не смей! Заткнись!
– Сама заткнись, стерва! …и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого.
Настасья захрипела, зажала уши руками. Казалось, слова Мириам обжигают её раскаленным железом. Ведьма упала на пол, забилась в конвульсиях, заскулила, как раненная собака.
Мириам замолчала. Она равнодушно наблюдала, как затихают судороги на искривившемся лице Настасьи. Затем повернулась ко мне, смерив презрительным взглядом.
С большим трудом я смог выдавить всего пару фраз:
– Мириам… Ничего не понимаю… Прости.
– Да пошёл ты.
Девушка развернулась на каблуках и направилась к выходу.
– Мириам.
– Разбирайся с ней сам.
Она вышла, громко хлопнув дверью.
Я остался в комнате наедине с призраком мёртвой ведьмы. Колдовское наваждение спало, и я уже видел не светловолосую девушку, но сгорбленную и сгнившую покойницу, что корчилась на полу. Она кричала скрипучим голосом:
– Сукино дитя, ты сдохнешь! Сдохнешь в страшных муках! Я заберу твоё тело!
По крайней мере, стало ясно, кто здесь друг, а кто враг.
Я с брезгливостью подошёл к беспомощной старухе. Ногой перевернул её на спину и каблуком ботинка придавил горло к деревянному полу.
– Бурлящий котёл, говоришь? – сказал я. – Вечно гореть в кипящей смоле? Это пугает, да. Вот только скажи-ка мне, Настасья, если ад и в самом деле существует, то какого хрена ты ещё не в нём?
– Ты