– Там за углом есть небольшая часовня, мистер Уилсон. Если вы во всё это верите, может, вам станет легче, когда вы помолитесь.
Он не хотел слышать тех слов поддержки – в тот момент любой акт доброты был для него невыносим.
После смерти жены Оливия принесла ему истинную радость. Никто лучше, чем ребёнок, не поможет забыть невыносимую боль утраты. Правда, пришлось взять няню – пожилую, но крепкую и очень добрую женщину миссис Браун. Она воспитывала его дочь до тринадцати лет. Конечно, малышка изголодалась по отцовской любви: он никогда не мог дать ей то, в чём она так сильно нуждалась. Работа превратила его жизнь в нечто, напоминающее океан во время шторма. Почти каждый вечер он засиживался в своём кабинете до полуночи, изучая анкеты своих пациентов и скрупулёзно анализируя записи, сделанные во время сеансов. А в ночь субботы занимался подготовкой к лекциям, которые в воскресенье днём читал студентам-медикам. У него выискивалось лишь непродолжительное время, чтобы успеть заскочить в спальню дочери и поцеловать её на ночь, но и тогда, как правило, он не внимал её мольбам рассказать ей сказку «Как братец кролик заставил братца лиса, братца волка и братца медведя ловить луну», обещая в следующий раз рассказать сразу две: про братца кролика и про Дэви Крокета.
Постой-ка, а когда же была сделана эта фотография? Неужели, в день первой годовщины их свадьбы? Да, пожалуй, именно так. Вивиан всегда была привязана к знаковым датам, чем смешила Джозефа. Он считал, что ни одна цифра не может быть сильнее чувств, но ей ничего не возможно было доказать. Она обижалась, если он забывал, какого числа и какого месяца состоялась их первая встреча, или когда впервые он поцеловал её, и не дарил в эти дни цветы. В целом, с ней было не сложно, не считая тех моментов, когда их отличающиеся многогранностью взгляды на жизнь и происходящие в ней события становились преградой на пути к взаимопониманию…
Он осторожно вернул фотографию на место и несколько раз медленно провёл над ней ладонью, как бы смахивая невидимые пылинки с рамки, бережно хранящей воспоминания о прошлом…
Затем подошел к огромному, в человеческий рост окну. Яркий свет пытался пробиться сквозь маленькие щёлочки жалюзи и создавал в кабинете необычно мягкое освещение. Раздвинув пальцами горизонтальные пластины штор, он поначалу зажмурился и ощутил, как весенние лучи ослепительного солнца ласкают лицо. Их приветливый жар не могли сдержать белые пушистые облака, грациозно плывущие по небу и переливающиеся всеми оттенками голубого цвета.
Расслабившись, доктор стал рассеянно наблюдать за происходящим на улице. Здесь всё как всегда. Впрочем, что нового можно увидеть на Манхэттене, кроме неизменного бурления многоцветьем шумной толпы, устроившей сумасбродную гонку за материальными благами, находящейся в бесконечном стрессе от хронического неуспевания