"Ну это… когда мозаика осыпится, от того, что в высохший клей… В высохший клей попадёт влага, потому-что…"
"Ты сейчас о чём? Я что-то не понимаю!"
"Не ты, а мы! Нельзя же взять, и перелистнуть исписанный лист бумаги на чистый. Или непонравившуюся книгу, захлопнуть и забросить в самый дальний угол… Как жизнь!!!"
Я был готов кинуться бежать прочь с этого дикого места, но голос с того берега (как с того света), отвёл меня от кошмарных думок и вернул в....
–Слышишь, псы завыли,– мой собеседник поднялся и повернулся в сторону деревни,– говорят, собака воет к покойнику в доме, у которого она живёт.
–Всё это беспочвенные домыслы,– пытался молодцом держаться я, отвечая ему,– её просто с цепи надо спустить. Чтобы погуляла. Они же тоже с этим…– недоговорил я и также глядел в сторону чёрного горизонта с бледно-жёлтыми точками.
–С чем, с этим?
–Ну, с чувствами…
Смеётся он. Не долго и резко останавливается.
–Ну не скажи-и брат! Не ска-а-ажи,– протянул он как-то непривычно громко.– В доме у моего отца жил пёс – Вальтер. Овчарка, породистый кобель. И вдруг, в один прекрасный день, также стал выть. Он-то был уже взрослый, почти старый. Никого и ничего не слушался… Как затянет свою мелодию! Прямо средь бела дня. Помню бабка моя так на него плевалась, так плевалась, -Он усмехается, видимо представляет. -Ему его отец, мой дед, говорил, что собаку палкой надо избить, чтобы заткнулась. Чтобы боялась тварь, хозяина… И палку рядом положить… чтобы…
Разговор резко оборвался, так как опять донёсся жуткий вой псины; они сначала по-одному, перебирались, словно настраивались, но потом в один собачий голос. Даже тишина умолкла, не звеня долгим эхом. Я метлой сметаю осколки мозаики, но боюсь, что мир под ногами, также может просыпаться…
Вновь бешенные мысли, бешенно бегут – не угнаться. Они сбивают с конкретной мысли, перешагивая через один, но чаще через два пункта реального течения…
… Как глупо! Разве там не то же самое? Разве можно искать взаимосвязь там, где всё построено на противоречиях, на отталкивании и на одних минусах…
Мы некоторое время помолчали, потом он продолжил:
–Так вот, отец взял палку собаку проучить. Так подошёл к ней, не спеша, как бы приготавливаясь,– он вдруг замолчал. Я уже представил картину человека внешне напоминающего моего собеседника, у которого в руке была поленница предназначенная для растопки печки. И собака – я не мог её вообразить. Только цепок и вшивый ошейник, которым псина растёрла себе шею до оплешины. Вряд ли смог он её избить…
А потом как-то грустно договорил:
–Сердечный приступ,– последнее слово прозвучало уже глухо. Видно, ему стало чуть не по себе от воспоминаний.
–Мне очень жаль твоего отца, но поверь – это чистая случайность,– я словно протягивал ему руку через реку, высказывая таким вот образом сожаление.– Послушай уважаемый, не знаю твоего имени, но…
–Никита,– оборвал