Маннергейм уже в то время представлял собой уходящий в прошлое тип разведчика-аристократа. И разведывательные сведения он собирал порой в аристократических салонах, в охотничьем клубе, на светских раутах и бегах. И каким же безмозглым, ленивым и тупым было военное руководство империи и армии, чтобы не ценить таких людей. Накануне Первой мировой войны, возвращаясь с курорта в Висбадене, где он лечил ревматизм, барон заехал в Берлине к торговцу лошадьми по фамилии Волтман. Не без удивления обнаружил пустые конюшни. Выяснилось, что лошади были проданы немецкому военному ведомству по неслыханной цене – пять тысяч марок за лошадь. При стоимости одного скакуна одна тысяча двести марок! «Кто хочет воевать, тот должен заплатить», – резонно заметил Волтман удивлённому переменами в конюшнях барону.
Обгоняя европейскую почту, не увлекаясь мирными видами Германии, генерал Маннергейм поспешил в Россию. Краткая остановка в Варшаве. В квартире на улице Черняховского в доме под номером тридцать пять его ждала кипа пригласительных билетов и многозначительных записок, пахнущих дорогими духами. Но он оставлял и эту часть своей жизни и начинал проживать другую. «Густав был человек увлекающийся, никогда и ничем не умел дорожить», – не без горечи вспоминала о варшавском периоде жизни барона графиня Любомирская. «Утром 31 июля 1914 года ко мне пришёл попрощаться генерал Маннергейм… Он попросил напутствовать его на дорогу…» – записала графиня в своём дневнике. И действительно жизненная дорога барона становилась уже другой настолько, что её предыдущие отрезки трудно соотносились с отрезками последующими.
– Правильно говорят умные люди: в каждом человеке живёт как минимум три человека, – вдруг проговорил финский главнокомандующий. – Один человек – это тот, которым он сам себя считает и числит. Другой – это тот, которого знают окружающие. А третий – тот, которым он является на самом деле. Но это в полной мере относится и к государствам. И это особенно хорошо видно на примере Германии и России. Русские и немецкие представления о себе коренным образом отличаются от представлений о Германии и России в мире.
– А Финляндия? – после долгого и непривычного для него молчания спросил Пул-Пулков.
– Финляндия не может себе позволить великих заблуждений, – быстро ответил Маннергейм. – Вы не даёте мне договорить.
– Виноват, – также быстро ответил Пул.
– Итоги прежней мировой войны таковы, что в Европе не осталось ни одной сколько-нибудь значимой