– Виноват, ваше превосходительство, – понуро опустив голову, ответил капитан. – Как чёрт шилом в задницу тыкал… Всё же, когда в бою, оно как-то иначе, – добавил он не сразу. – Однако узнали они нас, Сергей Георгиевич. Солдатики-то из нашей армии были. Одного я точно раньше видел.
Суровцеву ничего не хотелось говорить. Вспомнился вокзал города Могилёва. Тогда он впервые испытал чувства, мучившие сейчас его самого и капитана. Поднять руку на соотечественника – грех тяжкий и несмываемый. Даже если это произошло в бою. Что говорить об их ситуации? Уже по своему опыту Суровцев знал, что обычное оправдание необходимостью самозащиты – оправдание слабое и не приносящее успокоения. Русские стреляли в русских. Взгляд его упёрся в листовку томского совдепа, лежащую рядом с керосиновой лампой. Сергей Георгиевич напряжённо думал… Они сидели, молчали, думая каждый о своём.
– Второй раз у меня так, – опять нарушил затянувшееся молчание Суровцев.
– Как так? – спросил Соткин.
– Поднимаю руку на своих, – ответил Сергей Георгиевич.
– Вы, ваше превосходительство, будто отроду и не воевали, – улыбаясь недоброй улыбкой, заметил Соткин. – Нашли своих…
– Да нет же. Я своими приказами людей, наверное, больше погубил, чем иной палач за всю жизнь. Я о том, что не в бою… Ещё первобытный человек первейшим грехом признал убийство именно соплеменника.
– Я не любитель исповеди слушать, – прервал его речь Соткин.
– Так я, капитан, сейчас лекцию тебе прочитаю! О вреде весенних грёз для военного человека, – повысил он голос до командного. – Стоял, мечтал, как курсистка перед первым свиданием…
– Во, – продолжил улыбаться Соткин. Правда, делал он это теперь уже без всякого зла. – Так оно привычнее, ваше превосходительство. Лучше прикажите чего-нибудь. У меня тоже на душе кошки скребут.
– Нужно уходить сегодня в ночь, Саша. До сих пор в нашем районе не было облав и обысков. Теперь будут. Красные и в монастырь полезут, и ближние дома обыщут. В том числе и этот. К моим тётушкам сейчас идти опасно. Спрячемся в твоём логове. День-два пересидим и вон из города. Так что – за дело, – продолжал Суровцев. – Один бидон керосина разливаем на чердаке, другой здесь. Поджигаем отсюда. Ставни на окнах надо будет открыть. Когда займётся, пусть воздух поступает.
Соткин забрался на чердак, заваленный старой мебелью. За несколько подходов разлил керосин в разных углах. Немного керосина оставил в бидоне, закрыл его крышкой и поставил в центре. Когда спустился вниз, то увидел, что и генерал проделал похожие манипуляции с керосином внизу. Закрытый бидон был наверху горы из документов штаба разгромленной армии генерала Пепеляева.
– Присядем на дорожку, – предложил Соткин.
– Присядь,