А видят лишь одно,
Что прячется, скрывается,
Внутри меня что греет.
А я иду, пока песочные
Часы идут.
Потом их снова заведут.
А там всё пустые вены.
Они такие же, как снегом
Заметённые антенны.
Передают, а сами холодны.
И люди все как будто голодны.
Но это не со мной про голод.
Скорее, просто холод.
«Слезами мерились метры дорог…»
Слезами мерились метры дорог.
Пальцы грелись волнами судорог.
Из носа струйками кровь остывала.
Подруга твоя револьвер поднимала.
И, целясь в мечту, резала больно
Лёгкое, наскоро собранное,
Которое медленно кровь заполняла.
Потом через рот его оставляла.
Хотелось умыться ей, плакать.
Она не вернётся из пальчика капать
От укола иглы. Замерзать оставит
В холодной комнате. Отправит
В пол генетический код.
Я путалась здесь в лабиринте дорог.
Несуществующее
Засохшее и оледеневшее сердце.
А за ним динамитом закрытая дверца.
Смерть отражения с рваными крыльями.
Плачущий ангел отрезает напильником
Волосы. Запоминаются редкие кадры.
Пуля при входе – свинцовый подарок.
Платье порвалось, и белые нитки
Промокли от крови, налитой на плитке.
«Мне хочется ответить…»
Мне хочется ответить,
Тебя не существует.
В окно стучится ветер,
Вопит и протестует.
Как будто мир исчерпан,
Как будто нету слов.
Во сне – глазницы черепа,
В которых умерла любовь.
Никто не скажет стой.
Никто не остановит.
Ларец с душой пустой
И ничего не стоит.
В душе лучинка тлеет.
Закат свечой пылает.
Как прах, по ветру веет.
И огонек горит, не угасает.
Луна звездой становится.
Песок отсчитывает вечность.
Вода течёт, не остановится.
Боится, может быть, осечься.
Бумагу режут ножницы.
Звучит из детства музыка.
Улыбка – кисть художницы.
И в памяти ни звука.
Дождём смывает краски.
Читаешь в лужах прозу.
С людей срывает маски,
Когда от страха слёзы.
Дарю тебе я книгу.
А в ней всего три слова.
Смущение – это видно,
А искренность – так ново.
«Луна и Солнце разбились, сломались…»
Луна и Солнце разбились, сломались.
На свалке отходов дождями смывались.
Город тонул в грязи и мраке.
От голода грызли друг друга собаки.
Смеялись часы, бешено бились,
Как будто от вечного ритма отбились.
Вешалась Скромность на углях разврата.
Совесть искала причины возврата.
Доблесть и Честь похоронены заживо.
Смертельные раны на Грубости