Покрылись пылью рюкзаки,
в чулане съёжились вибрамы.
Ещё совсем не старики,
не вылезаем из пижам и
так прикипели ко двору,
что на уме одна забота —
разнообразить поутру
маршрут избитый: дом – работа.
А мир вокруг в мороз и зной
уже не манит новизной.
«Хорошо как в раю. Беспробудная тишь…»
Хорошо как в раю. Беспробудная тишь.
Куража и азарта
ни на грош: поспешишь, мол – людей насмешишь.
Что ж, отложим на завтра…
День проходит за днём. Так вот мы и живём,
многомудрые совы.
Но когда нас накроет Всемирный Потом —
мы не будем готовы.
«Кто стихов не читает…»
Кто стихов не читает,
тот стихов и не пишет.
Кто на рифму чихает —
тот её и не слышит.
Супротив – не дерзает
и на благо намерен,
он доподлинно знает
и железно уверен,
что стихи не решают,
а, ни мало ни много,
только делу мешают
и в беде не подмога.
Я ж – по жизни везучий
и с удачей в ладони —
верю чуду созвучий
и упёрто долдоню,
что в эпоху плохую
и в хорошую эру
никого ни в какую
не склонить в эту веру.
Ведь в неё не рядятся
и в неё не играют.
С ней не только родятся —
от неё умирают.
Но рассудят потомки
наши споры пристрастно,
разделяя итоги
на триумф и фиаско.
«Можно зло и тверёзо…»
Можно зло и тверёзо
память вялую пнуть
и как водки с мороза
горькой правды хлебнуть —
не добавило смысла
променаду на Стикс
то, к чему я стремился
и чего я достиг.
Мой со смертью бесцельный
за достоинство торг
кто по праву оценит
и одобрит итог?
«Каждый наливает сам себе …»
«Каждый выбирает для себя…»
Каждый наливает сам себе —
так меня на Севере учили,
дабы сдуру или по злобе,
если что случись, не обличили.
Каждый отвечает за себя к
вящей пользе города и веси,
коли дрессирует тех собак,
коих после на него повесят.
Каждый восхищается собой
и своим препровожденьем вялым —
днём, хребет ломая за сохой,
ночью, хоронясь под одеялом,
впрок набив поклонов поясных
перед сонмом истин прописных.
«Когда предают – больно…»
Когда предают – больно,
а предаёшь – подло.
Я захлебнул вволю
гнусного этого пойла.
Но – не издав вопля,
не растеряв смысла —
так