– Но этот молодой человек, – продолжал подполковник, – от прочих романистов отличался-таки. Я сюда пару-тройку документиков положил, ознакомься, – суровый был вьюнош, можно сказать – отмороженный. По самые по уши отмороженный. И над ро́маном его поразмыслить стоит, причем именно тебе.
– А вторая половина?
– Там кое-что по литерному делу, над которым оэрбэшники из четвертого отдела полгода работали. Впустую работали…
Он вновь замолчал.
Грев понял. Или ему показалось, что понял.
– Ты хочешь сказать, – медленно начал он, – что эту литерку прихлопнул тот же хрен в больших погонах, что и…
Мельничук перебил:
– Все, что я хотел сказать, – сказал. Гораздо больше, чем имел право сказать. Вопросов не надо. И намеков не надо.
Подполковник тяжело поднялся на ноги, проворчал, массируя бедро:
– Черт, сам не заметил, как отсидел… А бумажки эти… Ну, Граев, ты сам не маленький, чего уж объяснять…
– Прочитаю. Сожгу. Пепел размешаю в водке и выпью, – с каменным лицом пообещал Граев.
– Смешно. Ну, пойду я, пожалуй… Ты тут посиди еще минут десять, и выбирайся куда-нибудь туда… или туда… – Мельничук широким жестом очертил изрядный сектор от северо-запада до востока.
Граев тоже встал, пожал протянутую руку. Благодарить за принесенные материалы не стал, – не надо быть Вангой-провидицей, чтобы понять: у подполковника свой интерес, чем-то ему весьма мешает тот самый «хрен в больших погонах».
Мельничук вновь с хрустом вломился в заросли борщевика, и почти исчез в них, потом вдруг обернулся и сказал:
– Ты, Паша… Это… Постарайся живым остаться.
– Спасибо, Валера. Бог даст, свидимся.
Подполковник ушел, а Граев, выполняя его просьбу, не стал спешить – вновь уселся на траву, бегло просмотрел содержимое папки. И рукопись, и документы, – не в оригиналах, ксерокопии. Причем Мельничук перед копированием кое-что густо замазал черным маркером: фамилии некоторых сотрудников ГУВД, агентурные псевдонимы «источников», номера дел…
Грохнувший неподалеку выстрел заставил вздрогнуть. Но, похоже, это подполковник Мельничук всего лишь спугнул очередного из многочисленных здешних зайцев… И не удержался-таки.
2.
Руслан всегда отличался чутким сном, а в последнее время у него выработалась привычка тотчас же просыпаться от любого постороннего звука, пусть бы и едва слышимого. Просыпаться и хвататься за пистолет.
Он мгновенно перешел от сна к бодрствованию и сейчас – хотя спросонья не понял ни характера разбудившего звука, ни направления, откуда он донесся… Но рука тут же скользнула под подушку. Вернее, под сложенный старый ватник, ее заменявший. Пальцы сомкнулись на рубчатой рукояти.
Тьма полная, абсолютная,