– Хочу, чтобы ты сделала кое-что для меня. – Ее голос звучал высоко, ясно и холодно. – Видишь тот сундук?
Я видела его очертания. Продолговатый дубовый короб грузной тенью занимал дальний угол комнаты.
– Ты должна достать кое-что.
Я подняла крышку и почувствовала затхлый запах перьев и лежалых трав.
– Что же я должна найти?
– Нож. Нет, он не наверху, поглубже… Видишь его?
Я обернулась. Мэра устремила на меня твердый, немигающий взгляд.
Нож лежал среди белья, между третьим и четвертым пластами. Я вынула его из ножен, и острое лезвие блеснуло в моей руке. Я ожидала увидеть небольшой, богато украшенный клинок, какими вельможные женщины обычно нарезают себе мясо. Но это оказался скорее церемониальный кинжал – принадлежавший, вероятно, супругу Мэры. Я вернулась к постели и вложила его Мэре в ладонь. Она взглянула на клинок, провела рукой по инкрустированной камнями рукояти. Я задумалась на мгновение, как бы отреагировала, если б она вдруг попросила убить ее. Но нет, Мэра лишь вздохнула и положила нож рядом с собой. Затем устроилась поудобнее на подушках и спросила:
– Ты что-нибудь слышала? Знаешь, что там сейчас происходит?
– Нет. Знаю только, что они у самых ворот.
Жалко было смотреть на нее, старую женщину – а болезнь превратила ее в старуху, – в страхе ожидавшую вести о гибели ее сына.
– Если я что-то услышу, то обязательно дам знать…
Она кивнула, отпуская меня. В дверях я помедлила и оглянулась, но Мэра уже отвернулась.
2
Когда я вернулась, Рица купала больного ребенка. Чтобы добраться до нее, мне пришлось перешагнуть несколько спящих женщин.
Она заметила мою тень и обернулась.
– Как она?
– Плохо. Ей недолго осталось.
– Может, оно и к лучшему…
Рица смотрела на меня пытливым взглядом. Наша с Мэрой вражда была общеизвестна. Я сказала, словно в оправдание:
– Она могла пойти с нами. Мы могли перенести ее. Она сама не захотела.
Ребенок захныкал, и Рица убрала волосы с его потного лба. Его мать находилась рядом, но была занята капризным младенцем. Малютка хотел есть, но отказывался брать грудь. Я задумалась, насколько тяжелее смотреть в будущее, если нести ответственность еще и за других. Я несла груз лишь собственной жизни и, глядя на эту измученную женщину, чувствовала себя свободной – и одинокой. Потом мне пришло в голову, что между людьми может быть и иная связь. Да, я была бездетна – однако чувствовала себя ответственной за всех женщин и детей в этом зале, не говоря уже о рабах, теснящихся на нижнем уровне.
Становилось все жарче, и многие из женщин улеглись и пытались уснуть. Кое-кому и в самом деле удалось задремать, и на какое-то время зал наполнился храпом и сиплым