Зал замер. Вариация кончилась. Амелия вскочила, прижимая к себе Щелкунчика.
Дирижёр, спасая положение, погнал действие дальше. Сцена вновь заполнилась танцовщиками, и балет продолжился. Зрители запоздало захлопали, стараясь поддержать солистку, но аплодисменты потонули в грянувшей музыке.
– Вот тебе и дебют, – хихикали девчонки, возвращаясь в гримёрку, на ходу расстёгивая мундиры и высвобождая вспотевшие головы из-под киверов на резинке.
– Сегодня взошла звезда Забелиной – знатно звезданулась!
– Пожелаем ей лажать в том же духе!
– Ха-ха-ха!..
Соня отстала – её унёс в разгар битвы взрослый артист-мышь, унёс за противоположную кулису. Чтобы присоединиться к своим, она обежала задник сцены с декорациями, а после второго выхода восстанавливала дыхание, морщась от колотья в боку.
Она сдала дежурившей костюмерше деревяшку с ремнём, выкрашенную под ружьё, отстегнула заколотый невидимками кивер, сняла мундир. Ей не хотелось идти в гримёрную и быть свидетельницей того, как из дружных, одарённых, приветливых в обычной жизни девочек прёт, клокоча, жгучая, чёрная зависть.
В антракте в артистических зашумели, женская половина уборных превратилась в муравейник.
Амелия не появилась. Её рюкзак и одежда висели на спинке стула, а ботинки виновато выглядывали из-под батареи, принимая, словно два самурая, обрушившийся на их госпожу позор.
Одноклассницы поспешно собирались: кого-то из них забирали родители, уже привыкшие смотреть по полспектакля за вечер, кто-то кучкой добирался в поздний час домой на метро. За Амелией обещала приехать старшая сестра со смены: работая в ночном клубе барменом, она бы едва успела к концу второго акта, когда Мари просыпалась у ёлки под занавес.
Шелестели пакеты с бутербродами, застёгивались молнии на ранцах. Девчонки злословили даже с набитыми едой ртами.
– Небось, худрук её задержал. Отчитывает.
– Завтра ещё от Иды Павловны влетит перед классом…
– Думаете, заменят?
– Ага, мечтай! Амелия у неё в любимчиках. Поорёт для вида, погоняет на репетициях, и снова в строй.
Юные балерины отчаливали. Соня сделала вид, что у неё зачесался глаз, и старательно заводила ватным диском по лицу.
Ей не нравился сценический макияж, не нравилось красить губы и рисовать стрелки на веках. Иногда одноклассницы помогали ей, но чаще она вынуждена была сама, ругаясь, чернить карандашом ресничную линию. Стрелки получались кривые. Соня ломала мягкий грифель карандаша, тёрла художества влажной салфеткой. Окружающие смеялись.
Девчонки разъезжались по домам в гриме, стремясь сохранить магию сцены вплоть до ежевечернего душа. Соне тётя презентовала бутылёк французского молочка для эффективного демакияжа, но она так неистово драила кожу, что казалось, будто её возили лицом об стиральную доску.
У