***
Задрожала. И торопливо схватила его руки.
– Твои раны…
Но крови с его рук не текло. И, когда взгляд подняла, то кровь лицо его не заливала. Просто виденье.
– Ты сердишься, что я трогаю тебя днём. И меня пугаешься. Но всё же беспокоишься, не тяжелы ли мои ожоги, – он вдруг улыбнулся, но как-то иначе, не насмешливо, а как-то… нежно?..
Он живой. Всё ещё живой. И, кажется, это главное. Но те видения… они меня замучили! Где там прошлое, а где там будущее?.. Не понимаю. И был ли тот Мохан, истекающий кровью и сознание потерявший или даже умирающий, возле меня в прошлом – или это его участь в будущем – тоже неясно. Но мне страшно думать, что с ним что-то может случиться!
– Можешь размазать остатки мази на середину ожогов? – вдруг спросил юноша, внимательно смотря на меня. – А то Садхир расстроится, что вся мазь пропала впустую.
Сердито прищурилась:
– Или ты просто хочешь, чтобы я тебя касалась? Раз тебе так интересны все ощущения от прикосновений?
Мохан рассмеялся, потом, внезапно посерьёзнев, признался:
– Но просто так ты же не будешь меня касаться?
Тяжело вздохнула. И с губ невольно сорвалось:
– Ты невыносим!
И, сообразив, что сказала ему грубость, замерла напугано. Но младший муж только рассеялся. Потом уточнил:
– Тогда хотя бы ради Садхира вернёшь хоть часть мази, где ей положено быть?
Вздохнула. Но обошла его, приглядываясь к мази. Уже начавшей подсыхать. Слюной её размачивая, сдвинула, чтобы покрывала самые страшные места, где кожа сгорела и… поморщилась сама. Но он молча терпел. Даже не дёрнулся. Ему… так хочется, чтобы я к нему прикоснулась? Ради этого так мучается? И план этот дурацкий придумал!
Но, впрочем, я ещё сердилась за его вольности. И что так меня подставлял. Поэтому начала с того, что схватила его за ухо.
Мохан всё же вздрогнул, сказал напугано:
– Поллав, я не… – и, отчаянно вывернувшись, обернулся. И лицо у него было страшно напуганным. До того, как понял, что за его спиной была только я.
Невольно рассмеялась. Громко. Звонко. Совсем о приличиях забыв.
Муж сначала нахмурился, глядя на моё веселье, потом вдруг рассмеялся и сам. Всё-таки меня простил. И он так мучался, чтобы спасти меня от огня! И мужественно мои прикосновения к повреждённой плоти терпел. Ради того, чтобы почувствовать мои прикосновения.
Сжалившись, протянула руку к его лицу. И осторожно, робко погладила по левой щеке. Он замер на миг, растерянно. Потом осторожно обхватил моё запястье. И сам щекою о мою ладонь потёрся. Смущённо замерла. Но он, впрочем, скоро меня выпустил.
– Но ты… это… ты, кажется, собирался посмотреть пещеру?
– Может, пойдём вдвоём?
Но в темноте рядом с ним мне было страшно очутиться. И соврала, что буду вещи сторожить. А он пусть, как и договаривались прежде, быстро сбегает, посмотрит.
– Выпроваживаешь