Напротив висела картина, с изображением всей семьи Левиано; посередине стояла Регина, в ярком красном платье, с распущенными черными волосами, едва достававшими до плеч. Сейчас она мало отличалась от того, что было изображено на картине, единственное, ее реденькие волосы слегка отрасли. По бокам от нее, слегка выступая вперед, стояли младшие сестры Диего – Анита и Доротея. Одна из них была старше, но я не знала кто точно. За спинами женщин стояли Диего и Мигель. Отец был нарисован практически вровень с сыном, хотя в жизни был заметно ниже. У Мигеля на лице играла задорная улыбка, а под глазами, даже на картине, отчетливо выделялись слабые морщины. Диего стоял с серьезным, задумчивым видом, положив одну руку на плечо матери.
Картина неплохо дополняла интерьер, броско выделявшийся на фоне остального дома.
За столом уже сидели мужчины, с левой стороны отец, улыбавшийся на треп Мигеля, справа, непосредственно, сам хозяин дома и мой будущий муж.
От одной только мысли об этом меня стегнула непосильная ярость, заставившая затрещать сердце и глубоко задышать.
Я не хотела мириться с тем, что меня выдают замуж, понимала, что пора бы угомонится, но не могла. Мне было тяжело принять факт того, что меня получит мужчина, которого я не люблю.
Я села напротив Диего, который сильно насупился, сидел, сложив руки на груди, и смотрел тугим взглядом сквозь сервированный стол, думая о своем. Он не обратил внимания на вопрос матери, спросившей, что он будет пить, только лишь дернул плечом. Его взгляд блуждал где–то в другом месте, а лицо застыло каменным изваянием. Было сложно что–либо понять из его мимики. Думал ли он о чем–то? Его что–то беспокоило? Не ясно. Черные, густые брови иногда слегка взлетали на широком лбу, немного изгибались и возвращались в прежнюю форму, вновь делая его неприступным и отдаленным от всей суматохи этой залитой солнечным светом комнаты.
Иногда я жалела, что Диего не был похож на моего отца – сдержанный, не проявляющий чувств мужчина, которого невозможно вывести из себя. Нет, Диего был импульсивный, не скрывающий своего настроения и чувств, что меня порой раздражало.
–Сразу к делу, – без прелюдий начал Мигель, сложивший руки у подбородка, – Марии ведь уже семнадцать? – зачем–то уточнил он, бросив на меня скорый взгляд, – я недавно видел Руже, и он уверен, что венчание Каллет и Диего лишь договоренность, и он явно настроен, взять Каллет себе. В тоже время, Гарсия спрашивает, когда же вы вернете нам деньги, ведь мы их одолжили «якобы» будущей невестке, а венчания все нет.
Он с тихим шорохом расцепил руки, и стал тереть ладони друг об друга.
Руже настроен забрать меня к себе. Неужели уже он считает, что я вещь, которой можно распоряжаться по своему желанию?
Клод Руже – ближайший друг Луки Гарсия. Он не занимал высоких должностей, деньги получал от наследства, пропивая их в кабаках, и был очень жаден до чужого богатства. Именно он когда–то приложил руку к тому, что лишить отца семьи и денег, а позже, видно,