Но шутки в сторону. Сколько талантливых людей осыпали мозги гораздо раньше, чем реализовали свои возможности! Среди них и Рубцов, и Шевченко… Впрочем, Бог им судья – сделали они тоже достаточно. Особая статья – поэты, всю жизнь регулировавшие вдохновение алкоголем, а потом резко завязавшие. Они энергичны, чётки и неутомимо скучны. Наверное, именно о них когда-то написал поэт-фронтовик Александр Балин, давно умерший:
Деревянным маслом смазанный,
Он живёт насквозь доказанный,
Деловой, как телеграф…
Впрочем, я, кажется, увлёкся алкогольным фактором мировой поэзии. Вернёмся к вдохновению. Итак, вас только-только начали хорошо издавать – а к 50-тилетию даже готовится избранное, обычно эдак в двадцать пять листов. Для непосвящённых поясню: поэтический лист – это 700 строк. За строчку при советской власти платили в среднем 1 рубль 50 копеек. Теперь умножьте – и вы получите чуть ли не двадцать пять тысяч рублей. По советским временам – сумма огромная! Деньги, согласитесь, тоже стимул если не для вдохновения, то хотя бы для работоспособности. Идёшь, бывало, по длинному коридору переделкинского Дома творчества, а из-за обитых дерматином дверей доносится клёкот пишущих машинок. Сочиняют стихи, как уголь рубят…
Или такой вот случай. Издательство «Советский писатель». День выплаты гонораров за сборник «День поэзии» – чрезвычайно престижный в те годы. Длинная праздничная очередь в кассу, ведь так щедро платили разве что за книжки в Политиздате о пламенных революционерах, которые с удовольствием писали будущие диссиденты. Вдруг из-за угла появляется в долгополой шубе Андрей Вознесенский, растерянный, как схимник, угодивший из кельи на торжище. Он беспомощно озирается, пытаясь понять, куда занесла его нелёгкая.
– Андрей Андреевич, – весело кричат из очереди. – Вы чего ищете-то?
– Я? Э-э… тут где-то, кажется, сегодня… выдают… – бормочет он, явно избегая свинцового слова «деньги».
– За «День поэзии»?» – уточняют ожидальцы.
– Да… кажется… не помню…
– Это здесь. Идите сюда! Он здесь уже стоял! – великодушно лжёт кто-то, почти достигший дароносного окошка.
Вознесенский смущённо, с интеллигентнейшими извинениями протискивается, снимает енотовую шапку с потной головы и просовывается в амбразуру кассы.
– Вы за что получаете, Андрей Андреевич? – спрашивает бухгалтерша, исполненная значительности, как и все люди при деньгах.
– Я?.. Не помню… Кажется, за поэму… или нет…
Лицо поэта обретает выражение трогательной беспомощности ребёнка, забывшего стишок ко дню рождения мамы.
– Ага, вот! Нашла! За поэму.