Ночи и дни. Костя Спиридонов

время, что работаю, никогда не слышал, чтобы его евреем назвали, но он вечно распространяется, что он не еврей, и что евреи отличнейшие люди. Косые височки, волосы острижены в мелкую щетину, поседевшую будто от мимикрии к серости. Наверно, оштрафует за опоздание. Прикончив остатки, мы добрались до метро. Моему другу до вокзала и за город, мне на Фрунзенскую.

      Вагон трясётся, свистит, завывает, потом мужской голос уведомляет об остановке. Я разглядываю пассажиров. Напротив меня сидит девица. Она необычайно красива, подобно большинству девиц. Взгляд её неподвижных глаз устремлён в мои коленки, а её руки вроде и красивые, но какие-то хищные и немного мясистые. После флоберовского описания Эммы я всегда обращаю внимание на женские кисти. Градация женской красоты: кисти, ноги, глаза и всё остальное. Её соседка не выделяется, одета скромно, в блёкло-зелёные тона. Она закрыла глаза, пытаясь уснуть, и я могу без страха её разглядывать. У неё нежные и юные руки, белые, точно мрамор. Они отрываются от остального мира, они существуют отдельно, помимо всего моргающего, сопящего, шатающегося. Они неподвижны, как парменидовское бытие. Я бы смотрел на них вечно, но барышня вышла на Звенигородской.