– – Лучше бы она призвала молиться, – шепнул митрополит Мямлину.
– Птица? – удивился Мямлин. – Птица? – удивился Мямлин.
– Птицы тоже божьи создания, – ответил Егорий.
Немного вредила общему впечатлению от похорон жара. Белые простыни от жары не спасали, пот градом катился по лицам и спинам людей. Трубы, валторны, тромбоны и тубы оркестра издавали хрипящие звуки. Плакать, как велено, у людей не было сил. Кое-кто попытался юркнуть в переулок, но, наткнувшись на кордон полицейских, возвращался в процессию. Скрыться удалось только сообразительному библиотекарю Голлю, предъявившему полицейским справку врача, запрещающую ему находиться на солнце по состоянию здоровья.
– Врет, что немец, – убежденно сказал полицейский напарнику. – Очень уж хитрый. – Врет, что немец, – убежденно сказал полицейский напарнику. – Очень уж хитрый.
Процессия появилась на кладбище и остановилась у нового склепа. Штукатурка склепа еще не просохла. На фронтоне блестела на солнце эпитафия. По обе стороны дверей Процессия появилась на кладбище и остановилась у нового склепа. Штукатурка склепа еще не просохла. На фронтоне блестела на солнце эпитафия. По обе стороны дверей склепа стояли гипсовые львы, покрытые желтой краской. В пасти львы держали листки с предупреждающей надписью «Осторожно, окрашено!»
Митрополит прочел молитву. Затем к гробу подошел Мямлин. Митрополит прочел молитву. Затем к гробу подошел Мямлин.
– Семен Семенович ушел от нас, – Семен Семенович ушел от нас, и сейчас заслуженно наслаждается райским покоем, – сказал он. – А мы остались, чтобы, бережно храня память о губернаторе, справиться с вызовами реальности – измененном климате и провокационными слухами о конце света. Ибо великий человек завещал нам жизнь. Символично, что судьба наделила его фамилией Скрепин. Она скрепляла