Из стоящего на полке магнитофона лилась тихая восточная музыка. На душе стало покойно.
Но вдруг с грохотом открылась входная дверь, и в салон ворвался милицейский спецназ. Чистюхина и администратора уложили на пол. Рядом разместили ещё нескольких мужчин, вытащенных из других комнат. Марусю и полуодетых плачущих девиц посадили на пол отдельно.
Лежащий невдалеке от Чистюхина верзила, похожий на таджика, всё время икал, что раздражало до невозможности.
«Пусть арестуют, пусть побьют и отпустят, но лишь бы не слышать этого иканья».
Некто в маске с автоматом ткнул ботинком Чистюхину под бок:
– Давай паспорт! Лежать! Я сам возьму!
– Я, собственно… У меня свидание.
– Конечно, свидание! В бардаке! Теперь это называется свидание. Придурок.
Чистюхина стали обыскивать. Он лежал, задыхаясь от стыда и обиды.
Всех погрузили в милицейский автобус и отвезли в отделение милиции, где посадили в так называемый обезьянник. Толстый и неприятно пахнущий таджик продолжал икать. Впоследствии у него нашли бумажный пакетик с наркотиками и задержали. Остальных, включая Чистюхина и кое-кого из размалёванных девок, выпустили. Марусю, или по паспорту Чен Гы – китаянку, содержательницу притона, а с ней нескольких подружек, китайских подданных, тоже задержали.
Он вышел из отделения милиции и поплёлся к трамвайной остановке. Было холодно. Зима только начиналась. Небо затянули сплошные тучи. Дул промозглый ветер. По бесснежным улицам ветер гнал обрывки бумаги, целлофановые пакеты, пожухлые листья, пыль. Он еле успел на трамвай, видимо, последний. В трамвае было две пары: пожилой забулдыга с женщиной и сидящие на переднем сиденье парень с девушкой, слившиеся в поцелуе.
– Гадость, гадость! Маруся, Афродита! Какие имена поганят! – шептал Чистюхин сквозь слёзы. – Всё – гадость. Жизнь – гадость.
С ненавистью посмотрел на целующуюся парочку: парень русоволосый, а девушка восточного типа. «Ишь, разбирает их. Страсти восточные. Скоро все мы будем с раскосыми глазами».
На конечной трамвайной остановке все вышли. Подвыпивший парень продолжал тискать хихикающую смуглую девицу.
– Свиньи! – громко крикнул Чистюхин.
Парень оторвался от девицы и удивлённо посмотрел на него:
– Что ты сказал? Это ты мне?
Забулдыга с женщиной остановились и молча стали смотреть.
– Тебе, тебе! Тискаетесь на виду у всех. Свиньи!
И он с ожесточением плюнул под ноги парню. Тот, резко развернувшись, пружинисто, как это делают каратисты, ударил Чистюхина ногой в горло. В последний миг своей жизни Чистюхин ясно увидел Марусю – она учтиво улыбалась, зазывая его в салон «Афродита». За дверью струился свет, чистый и нежный восточный свет. В лучах восходящего солнца, словно в сетке, беспомощно трепыхались гуси с утками – столкнулись две стаи, летели пух и перья, ломались крылья, и стояла тишина.
Голые женщины, или Необычные способности Ивана Голощепкина
В воскресенье