В совсем юном возрасте, в одной забавной и небольшой книжечке для детей прочел интересный и занимательный факт. Артуро Тосканини – прославленный итальянский дирижер – исполняя на сцене последнюю оперу великого сына Италии – Пуччини, остановился во время премьеры как раз на том месте, где композитора за работой застала сама смерть. Существуют различные окончания – сделанные как учениками, так и дилетантами – но дирижер специально не захотел исполнять то, что не было написано рукой его одного из лучших именитых друзей. Этот занимательный факт до того потряс болезненное представление Александра Бельского о мужской дружбе, что редко кого подпускал к себе настолько близко, чтобы можно было в любом месте увлекательной беседы, не касаясь ничего важного, или наоборот – говоря исключительно в серьезном тоне – сказать ласковое, строгое и острое слово: «друг». У него их было немного, и он это сам прекрасно понимал. Факт из жизни Тосканини и Пуччини долго не мог освободиться из головы и сердца впечатлительного юнца, и потому решил стать либо дирижером, либо композитором.
«Махать» палочкой показалось утомительным и бесполезным занятием – «разве музыканты сами не знают, что да как играть? если они настолько бездарны, зачем же их тогда берут?» – и данный вопрос отпал сам по себе; реализоваться композитором не хватило выдержки, таланта и знаний. Сколько существует нот, куда и как писать, какие есть ключи, гармония, контрапункт, квинты, октавы, кантилены – что это такое, Александр не скажет и сейчас, спустя годы и многие лета.
Не желая ничего слушать о других композиторах и музыкантах, пребывая в плену маленькой, детской книжонки, лучшим дирижером в истории музыки остается для него исключительно Артуро Тосканини, а великим композитором – после Моцарта (тут уже Александр смог прямо, трезво и без вранья поглядеть на вещи), не оспаривая авторитета Верди, считал только Пуччини, его одного, и никого, кроме него.
Не разбираясь на тот момент в живописи, в упомянутой картине Дега он ценил исключительную простоту, обыденность и жизненно важные моменты. Со временем признал он, что в картине все изображено мимолетно, но разве это не прекрасно. Наша жизнь – секунда, минута, – утверждал непризнанный художник, так почему писать стоит об ином? «Женщина и мужчина пьют явно не от хорошей жизни, выпить для них – единственный способ забыться. В их глазах нет искорки ни надежды, ни любви. Они одни, они могли бы поцеловаться, заговорить, нечто придумать к вечеру, но совершенно ни эти мысли занимают их охмелевший разум». Так он описывал картину, и признавал ее самой лучшей, которую мог сотворить человек. Великая Джоконда оставила его равнодушным; Пикассо и Дали были ему ближе, чем вся итальянская живопись средневековой Италии вместе взятые.
Эллен Андре – та самая девушка, красующаяся на полотне Дега – изображена на холсте простой, скромной девушкой с помутневшим взглядом, когда, на самом деле,