он ещё пытался произвести из всевозможного дерьма какие-то наркообразные суррогаты, но успехов в этом не добился, продолжая день за днём испытывать адские муки. И вот в один прекрасный день просто разбежался изо всех сил и разбил свою голову об грязную кирпичную стену. Обнулившись на следующее утро, он заметил, что время его цикла сократилось. Он повторил всю операцию снова – цикл продолжал сокращаться. По тюрьме пошли оживлённые философские рассуждения о природе времени и пространства. Их и раньше было предостаточно, но всё больше практического направления, в узких, так сказать, рамках. Например, давно было замечено, что, хотя отбывший наказание возвращался на землю лишь с тринадцатичасовой разницей относительно момента отправки в тюрьму, возвращался-то он в прошлое (относительно тех, кто прибыл в ту же тюрьму месяцем, например, позже). Вновь прибывающие сюда всегда называли даты из будущего, как если бы количество проведённых здесь дней синхронизировалось с временем на земле. Но каждый лично возвращался в то время, из которого приходил. Информация о будущем сделалась особенно ценной, когда люди смекнули, что так можно по возвращении разбогатеть, играя в тотализатор. Появились «ходоки», которых специально посылали криминальные группировки исключительно с целью разведки будущего. Властям как-то приходилось с этим бороться, но как именно, никто точно не знал. Но в случае с Лимбо философия была исключительно общей и даже с подбором умных слов вроде бодрийяровских симулякров
14. Но если сорок два человека корпели только над теоретической частью, то Лимбо на практике доказывал призрачную возможность досрочной свободы. Сегодня же было особенное утро…
– Ну, как думаешь? Свобода? – спросил Калеба Микки, молодой парнишка, который уже сегодня, через несколько минут, должен был выйти на «точку искупления», то есть закончить последний цикл и для всех наблюдающих просто раствориться в воздухе.
– Ну это вряд ли, – слегка усмехнулся Калеб. – Не верю, что система могла допустить такой лаг в алгоритме.
– Да, да, да, – протараторил Микки, нервно теребя сигарету и постукивая по земле пяткой.
– Давай, Лимбо, давай! – закричал он, подхваченный хором мужских голосов. Он посматривал на таймер. Ему хотелось успеть увидеть, чем закончится эта авантюра с самоубийствами. Сегодня циклы Лимбо должны были достичь нуля.
На лице Лимбо застыло то ли удовольствие от такого внимания к его персоне, то ли судорога ставшей почти привычной боли. Двадцать метров от баскетбольного щита до стены склада спортивного инвентаря – он изучил эту дистанцию до миллиметра, до каждого камушка, до молекулы. В душе он надеялся лишь на освобождение от страданий. Каким образом будет это освобождение выглядеть, ему было уже всё равно; даже в аду, полагал он, мучения не будут столь жестоки. Под мерные «раз, два, три», раздавшиеся из толпы,
