– Я больше всего надеюсь на то, что он закончится. И больше всего меня сегодня порадовали славцы.
– Да-да! Они не арестовали нас, что мы лжём, а стали собираться в дорогу. Может быть, люди на самом деле лучше, чем мы о них думаем, и, освободившись от официальной диктатуры денег, станут впредь более разумными и сплочёнными.
– И полиция, убедившись, что связи с Ква нет, стала после телепередачи стремительно выезжать из города… Мой муж занялся сидельцами в СИЗО, безнадёжными больными, прикованными к постелям, и детьми из детских домов. Все три случая очень трудные. Я сейчас возьму на себя эвакуацию детей. Начальник аэровокзала Рафик Муратович обещал мне дать автобусы, прежде ходившие в Ква. Жаль, что вы, Алексей, покидаете нас!
– Знаете ли, я не самый умный, чтобы что-то особое мог сделать. Я не знаю вашего города. Дома я буду гораздо более востребован. Мой поезд ночью, я могу в течение дня быть полезен на Славском вокзале.
– Алексей, мы с вами чуть не забыли о том, что Вадим Олегович собирался сделать вам разрешение от железной дороги на ваш рыборазводный завод.
– Я не забыл. Если у меня будет такое разрешение, и всё получится, я учту ваши и Вадима Олеговича возможные интересы. Если мы все уцелеем.
Наша бабушка тридцать пять лет жизни прожила в голоде, вместе со всеми другими простыми людьми. Мы этого времени совсем не застали. А старики и родители не любили об этом рассказывать. Так, иногда, скупо. Бабушка – как они строили дамбу, и им давали за это по хвосту ржавой селедки, в то время, как Лама кишел рыбой; и как она умирала от голода с новорожденной дочерью, и ей с колхозного склада отпустили полстакана кукурузной муки, ведь муж её был не рядовой колхозник, а бригадир. И что она соседке дала ложечку сваренной кукурузной кашицы: «Соседка облизала ложечку, поблагодарила меня и ушла домой». Я уже помню, как бабушка нарезала для приходящих к ней иногда деревенских женщин хлебницу белого хлеба с верхом. Они молчали и смотрели большими глазами на этот хлеб и пили горяченный чай с молоком из фаянсовых блюдечек, ставя их на пальцы, и скупо брали хлеб и намазывали его маслом и вареньем. Хлеб появился, а рыбы не стало. Ее ловля почти всегда в наступившие времена была в запрете, но ведь в воде она не учтена, и всеми-правдами и неправдами людям удавалось её спроворить, а кому-то и продавать тайком. И вот, теперь на рыбу полный и жёсткий запрет, словно вода, что плещется так же широко и вольно, как раньше, теперь сухая.
Мы снова сели в Митину машину и поехали в сторону, противоположную от железной дороги, на ещё одну могилку, нашего дяди, он лежал отдельно в другом быстро растущем кладбищенском массиве с видом на высокие заводские трубы. Дядю было найти легче, по высокому лиственничному