Темный силуэт выступил внезапно из тени бронзовой статуи шахтера. Фру Бергерюд вскрикнула, больше от неожиданности, чем от испуга.
– Неужели нельзя ничего с ним сделать? – спросила она раздраженно. – Он выглядит как бомж. Почему он шатается, где придется, и подкрадывается исподтишка?
– Он имеет право выглядеть, как ему заблагорассудится. Он ничем не хуже остальных, – ответила строгим тоном одна из женщин.
– Конечно, но он же пугает людей. Я слышала, что по вечерам он стоит под окнами и подглядывает, как люди раздеваются перед сном.
– Вот этого он точно не делает, – вмешалась в спор возмущенная Трулте. – Пер Лейквик всю жизнь трудился в шахте. И таким, какой он есть, его сделал несчастный случай. Но он добрый человек. И я не допущу, чтобы кто-то говорил о нем плохо, даже если этот кто-то недавно приехал и еще не до конца освоился. К тому же обычно людям хватает ума задергивать шторы в темное время года, а не стоять голой и не демонстрировать прохожим свои прелести.
Довольная своей отповедью, Трулте едва сдержала улыбку.
Муж Трулте Хансен был одним из тех, кто погиб в шахте во время большого взрыва метана пятнадцать лет назад. С годами она, казалось, справилась со своим горем. Но она редко говорила о тех ужасных часах, когда отчаяние и надежда переплелись в ее душе, питая друг друга. Три спасателя погибли при обвале тоннеля. Двое из них навсегда остались под завалами. Их обожженные мертвые тела больше никому не довелось увидеть.
Позднее необходимость того ужасного риска, которому подвергли себя спасатели, была поставлена под сомнение. Неужели стоило жертвовать тремя ради спасения одного? Но старший смены не сомневался. Этого было не понять тем, кто не работал в шахте. День за днем горняки спускались под землю, ни слова не говоря о пугающем потрескивании низких сводов, о страхе, который неизменно следовал за ними как еще один рабочий смены. Им помогало держаться только одно – уверенность, что товарищи никогда не оставят их лежать в темных тоннелях, если будет хоть малейший шанс на спасение.
Спасся лишь один из запертых завалом шахтеров – Пер Лейквик. Лицо и одна рука у него были так обожжены, что выглядели просто месивом из крови и мяса. Бедро и голень одной ноги были так переломаны, что врачи, оперировавшие его в Губернском госпитале в Тромсё, за много часов не произнесли ни слова. Но он выжил. На затылке у него остались вмятины от упавшего обломка скалы.
Пер пролежал в коме несколько недель. Нейрохирург сообщил шахтерам, что их товарищ вряд ли выживет, хотя он часто лежал и улыбался, насколько позволяло обожженное лицо. Но в один прекрасный день Пер открыл глаза и заговорил. Мало кто понимал его речь. Он начал сильно заикаться. И те из друзей, кто думал, что это со временем пройдет, ошиблись.
Он продолжил работать на «Стуре Ношке». Руководство решило, что ему не захочется возвращаться в тесные тоннели, и предложило ему должность разнорабочего в наземном блоке Седьмой