Лилии… Символ злейшего врага королевства Альгам и Кесаврия – проклятой Черной Токопильи, простершейся по ту сторону океана, за Столпами Мелькуинна. За Омутом.
Но это было еще не все. Не единственные следы того, что происходило тут ночью. Рядом лежал труп какой-то невероятной твари, никем доселе не виданной. Существо размером с лошадь, с мощными короткими лапами-ластами и громадной пастью, лежало в луже собственной слизи. Часть черепа была снесена ударом острейшего клинка. Пасть светилась изнутри лиловым, вокруг распространялся запах гнилого мяса.
Разнеслись проклятия и божба. Сразу кто-то вспомнил о Языке Оборотня, легендарном месте где-то в здешних водах. Сразу всплыли в памяти бессмысленные слухи о том, что в тамошней башне выращивают чудовищ – так называемых суррикенов. Согласно действующей в государстве Иерархии знаний тайных и явных (часть 2-я Кодекса Истины), мало кто вообще имел право произносить подобные слова. Не говоря уж о том, чтобы задумываться об их истинности. Упаси светлый Боже.
Рыбаки переглянулись и разом решили: «А оно нам надо?» Чудовище сбросили в море. О следе с отпечатком лилии также было решено забыть.
И вот теперь хмель развязал язык рыбаку. А может, и не только хмель… Страх ведь так трудно подавлять без возможности поделиться им с другими.
Повар Жи-Ру зевнул с притворной скукой:
– Ну что ж? Забавная брехня. Не купить ли нам еще выпивки, ребята? Ржига, сгоняй! А то и дядя твой, – он быстро и внимательно взглянул на задремавшего у стены Ялинека, – что-то расстроился.
Нет надобности говорить, что после столь занимательной посиделки Ржига притащился во флигель, где он жил в числе прочих слуг барона Армина, в полном, так сказать, расстройстве. Во флигель его не пустили, и тогда он по налаженной с детства традиции бросил несколько камешков в окно Себастьяна.
Через минуту тот втащил не рассчитавшего сил приятеля в свою комнату и столкнул в угол, на топчан.
Однако Ржига и не намеревался спать (как то первоначально можно было предположить, исходя из его измурзанного вида и бессмысленной физии). Он попрыгал на своем лежбище, которое было всяко лучше его лежанки во флигеле для прислуги, и проблеял:
– А знаешь ли ты, Басти, что я сегодня видел?
– Что? – равнодушно спросил три.
– Точнее, слышал…
– Ну?
Ржига начал вольный пересказ слышанной в «Баламуте» истории, и без того полной неточностей, преувеличений и допущений. При этом он икал и время от времени сбивался на старую кабацкую песню: «В каком ни будь ты чине, не думай о кручине…»
Но всеми правдами и неправдами его рассказ продвигался к завершению.
Себастьян слушал очень внимательно, не перебивая, и даже позволил брешаку пропеть пару лирических куплетов.
– Мне сразу вспомнилось… знаешь что? – перескакивая от мысли к мысли и ломая строй своих и без того сумбурных рассуждений, бубнил Ржига. – То, как