Я люблю такое состояние у матери. Улыбка, болтливость, не омраченные первым бокалом вина «чтоб расслабиться». Она как будто выходит из спячки и замечает кипящую вокруг жизнь.
– Говорили, что после ЕГЭ – конец света. – отвечаю.
– И правильно говорили. Вас, если не пугать, толку не выйдет. – вставляет бабушка.
Я наблюдаю за мамиными руками, которые ловко рубят картофелину на тонкую соломку. – А у вас в школе бывало такое, чтобы кого-то… травили? – решаюсь задать вопрос. – Ну, пытались выжить что ли.
Мама, задумавшись, чешет висок свободной рукой. – Да нет, вроде дружно жили. Хотя был Федя Боков, мы его кабыздохом называли. И зимой снежками мылили. Такой был тощий рохля. Ни рыба, ни мясо.
– Что, всем классом мылили и обзывали?
– Уже не помню, – мать ловит мой взгляд. – Сам виноват. Мальчик должен быть мальчиком, а не плаксой. Сдачу давать. – она подвигает бабушку у плиты и ставит сковородку на огонь.
– Как же вам сдачу давать, если вы всем классом?
Бабушка пытается впихнуть еще один огурец в банку, но та со стеклянным скрипом сопротивляется. – А тут дело не в кулаках. – она резко поворачивается ко мне и размахивает не влезшим огурцом, как указкой. – Просто надо уметь себя так поставить, чтобы к тебе относились с уважением. А ты чего спрашиваешь?
Я отодвигаюсь подальше от огурца и напускаю на лицо все безразличие, на какое способна. – Просто.
– Брешешь, – довольно улыбается бабушка, как будто только что раскрыла тайну бермудского треугольника. – Мне бабушка Кристиночки сегодня звонила. Кстати, ты знаешь, что Кристиночка в этом году еще и музыкальную школу заканчивает?
– Как же. Веду календарь. – остается только огрызнуться. Разговор перетекает не в то русло, и меня раздражает, что бабушка влезла. Я ведь спрашивала не ее.
– У них новенькая. – теперь она разговаривает с матерью, посчитав, что я потеряна для беседы. – Софья Ивановна рассказала – страх божий. Прическа какая-то вызывающая, а на брови этот, как его, как у папуасов. Пирсинг! – бабушка закидывает зубцы чеснока в банки. – На дорогущем катафалке приехала, как же, не чета нам. Софья Ивановна говорит, это ее папаня гостиницу здесь строить собирается.
Я тихо радуюсь, что она хотя бы не считает Нинель антихристом.
– Гостиницу? – мама помешивает картошку. Масло уже раскалилось и шкварчит.
– Лучше бы завод восстановили. Разграбят всё, а потом гостиницы строят.
У самого порта в нашем городе велась добыча известняка, богатого кальцитом. Там же был завод, где делали гашеную известь, цемент, щебенку для строительства. Бабушка любит вспоминать грузовые суда, заходившие в порт один за одним, стук молотков из дока, доносившийся до поселка даже по ночам. Я ничего этого не застала. Добычу и завод приватизировали в девяностые, а потом забросили – оказалось, что покупать цемент дешевле за границей. Осталось только производство бижутерии из кальцита.