– Чтобы вы не чувствовали себя виноватым ещё и перед моим дядей, – лионец кивнул вроде бы спокойно. – Конечно. Я могу идти?
– Да, ступайте, – сквозь зубы ответил лейтенант, ничем не выдав, как его задели эти слова. – Не скажу, что вы поняли меня до конца, но основную суть моего приказа уловили верно.
Жак хотел было что-то сказать, но потом раздумал.
К чему? Самое главное он уже услышал.
Он – лишь воплощение обязательств гасконца перед бывшим учителем. А сам по себе он не значит для д’Артаньяна абсолютно ничего.
Ну разве что служит постоянным напоминанием о каких-то весьма печальных событиях прошлого.
Что ж, больно, но не смертельно.
По крайней мере, хочется надеяться, что это и вправду так.
Вот и поговорили.
Кадет уже давно ушёл, а Шарль всё продолжал сидеть в малой приёмной и улыбаться непонятно чему.
Ведь разговор получился резким и малоприятным. Они словно говорили на разных языках: хотели донести до собеседника одно, а слышали совершенно другое. А может, только делали вид?
Потому что так проще.
Потому что при таком положении вещей не надо ничего объяснять и можно оставить всё, как есть.
Он, как и раньше, будет придирчивым, сволочным командиром, а д’Эстурвиль – подчинённым, старательно исполняющим свои обязанности.
Они будут видеться во время занятий и смены караулов, перекидываться ничего не значащими фразами. Поначалу лионец, конечно, будет обижаться на него, но потом перестрадает и поймёт, что это – самый лучший выход.
Потому что ничего хорошего общение с Шарлем д’Артаньяном ещё никому не приносило. Ни д’Эстурвилю, ни другому Жаку, оставшемуся лежать на артаньяновском кладбище, ни Катрин, потерявшей сына…
Да и что он может дать этому парнишке? Одни только неприятности.
А он вовсе не это обещал своему учителю.
Нет, положительно, надо оставить кадета в покое.
Пусть продолжает служить, получит плащ мушкетёра… он – старательный мальчик и обязательно его получит… да и во время осады ему представится не один шанс доказать, что достоин его.
Кстати, об осаде.
Ведь надо составить списки тех, кто отправляется под Ла-Рошель, и тех, кто останется охранять Лувр.
Может, воспользоваться ситуацией и оставить кадета в Париже? А де Ранкуня забрать с собой?
Так он убережёт мальчишку от пуль и не будет чувствовать себя виноватым перед его дядей… это лионец совершенно верно подметил.
Конечно, он явно хотел услышать совершенно иное обоснование поступков своего командира,