– А вещи? Здесь стояли.
– Вещи она забрала.
Ребёнок заплакал, и женщина стала его укачивать.
– Вот сумку оставила, просила присмотреть.
На «бабушкином» кресле одиноко стояла старая хозяйственная сумка.
В милицию мы обратились не сразу, долго не могли поверить в худшее.
Зато дежурный старший лейтенант нисколько не удивился:
– Пять суток, говорите, сидели вместе? Добрая такая, симпатичная старушка? Эх, молодёжь, молодёжь! Каждый час передают по трансляции о том, чтобы пассажиры смотрели за вещами и не доверяли их посторонним лицам.
Милиционеры расстегнули «молнию» на бабушкиной сумке. Внутри лежали лишь пустая водочная бутылка и завёрнутый в газету гранёный стакан.
– Николай, – позвал дежурный сержанта. – Быстренько с парнем пробежались по залу ожидания. Погляди на автобусной остановке и стоянке такси, заскочи в камеру хранения. Быстро!.. Таксистов, таксистов опроси! У них глаз намётанный. А вы, девушка, присаживайтесь к столу – будем писать заявление.
Самое неприятное было в том, что Надежда оставила в сумке все документы, деньги и билет на самолёт. Мне бы такое даже в голову не пришло. Деньги и документы я держал при себе, в потайном кармане. Положение осложнилось тем, что Благовещенск, куда летела Надя, расположен на границе с Китаем, и въезд в него разрешался в то время только по спецпропускам. Спасибо ребятам из линейного отдела милиции: к середине следующего дня они получили ответ из Благовещенского УВД, подтверждающий показания девушки, а уже вечером посадили её на первый же попутный борт (погода налаживалась, и полёты возобновились).
Я проводил девушку до стойки регистрации. Помахал рукой, но так и не произнёс слова, которые она надеялась услышать: «Обязательно напиши, Надюша, слышишь! Буду ждать!»
Зачем? Захочет – напишет! Куда еду – знает, я сто раз говорил.
Надежда, не мигая, смотрела на меня. Глаза её потемнели и стали огромными…
На следующее утро объявили о регистрации на мой рейс.
Глава 4
При посадке самолёт так трясло и болтало, что едва малыш Ил-14 коснулся шасси земли, пассажиры с облегчением перевели дух. Уши у меня заложило, и никак не удавалось избавиться от неприятного чувства «глухоты». Уже потом, часто летая по служебным делам через Зональное, я узнал, что аэропорт со всех сторон окружен сопками. Взлетно-посадочная полоса тянется в котловине, и лишь в самом её конце, с поворотом градусов на тридцать, открывается свободное для полёта пространство над морем. Посадка осложнена тем, что снижение идёт «по дуге» и в несколько приёмов. Направление ветра и плотность воздушного потока при этом непостоянны. Самолёт часто «проваливается».
Местный пейзаж не внушал оптимизма. Я мечтал увидеть море, а вокруг – серое небо, сопки, тайга и тот же самый проклятый снег, что надоел уже до смерти на материке.