А теперь за минуту все надоело, и непонятно, для чего здесь эта нелепая труба с вонючим дымом и ее обвалившиеся кирпичи.
Выйдя на улицу, прорезав толпу, вор на развилке замялся, как бы не зная, в какую сторону податься, – тут чьи-то руки легли ему на плечи. Он замер, боясь шелохнуться, и медленно оглянулся.
– Ленчик! Сколько лет, сколько зим! А я слыхал, ты обратно в Тамбов умотала!
– Да сына отвезла – Толика. На время, конечно. Вот найду квартиру… – Она поправила съехавшую на лоб шапку. – Ах, какой ты стал важный, серьезный, одет с иголочки. Чем хоть занимаешься?
– Ворую помаленьку…
– Значит, увлекся плагиатом?.. Хорошее дело… Вон Шекспира возьми или Стендаля…
– Развелась, говорят, со своим-то?
– Еще в прошлом году. Надоел хуже горькой редьки…
– Ясно… А чего мы с тобой торчим посреди улицы?.. Может, зайдем куда?
– Сто лет в кафе не была. Пломбир с вишневым вареньем, коктейль «Айсберг»… Помнишь?..
– Я, Ленчик, ничего не забыл…
– Хотя в кафе неудобно. На мне такое замурзанное платье, а рядом с таким джентльменом, как ты, буду выглядеть как мокрая курица…
– Тогда, может, ко мне? Шикарная отдельная квартира… Бабка-то моя преставилась, как раз когда я из института ушел… А так бы квартиры не дождался, вон ты сколько лет на очереди – а толку… Посидим, музыку послушаем, у меня центр высшего класса, пласты мощные…
– Знаешь, сегодня не могу. Совсем забыла. Через полчаса мне надо быть в бухгалтерии. Что-то с пособием задержка…
– Проводить?
– Если тебе… – она не докончила, взяла его под руку, и они молча завернули за угол.
В конце улицы мелькнул трамвай, но до него было еще два квартала.
Там, за линией, рядом со старой каланчой, – институт.
– Дальше не надо, – они остановились у булочной, напротив института. – Наши могут заметить, разговоры пойдут… Счастливо…
Он махнул рукой, сдернув перчатку, и стоял до тех пор, пока она не скрылась за стеклянными дверями, так ни разу и не обернувшись…
5
Дома вор достал из холодильника бутылку пива, но тут же сунул ее обратно и уставился в окно.
Потемнело. Снег нехотя, вяло сыпал с неба на грязные тротуары, проходя сквозь черные кроны тополей, как через сито.
Вор оглянулся. Ему вдруг почудилось, что вот сейчас непременно высунется бабка, которую он терпеть не мог за скупость и постоянное нытье, и, тряся взъерошенной сединой, начнет вопрошать, как он посмел выкинуть плюшевый диван, хромую тумбочку и ее любимый круглый стол.
Включил свет. За окном перестал мелькать снег, и только огни трамваев да машин проплывали неясными пятнами.
Прижавшись лбом к холодной стеклине, он думал, что мать его все больше становится похожей на бабку, и хотя постоянно красит волосы и делает модные прически, взъерошенность так и прет из