Но всё понапрасну.
Рабочие будни-волны подтачивали силы натруженной женщины.
Некогда темные вьющиеся волосы больше не радовали Лиду. Давно были срезаны за ненадобностью. Теперь Лидина шевелюра сильно кучерявилась за счёт шестимесячной химии.
Острые карие Лидины глазки – поблекли.
Длинные ноги – отяжелели. Покрылись извилинами вертлявых венозных змеек, как материк Евразия голубизною рек.
***
Лида по-прежнему нуждалась в заработке.
Взрослой дочке, Ларисе, нужны были деньги.
Ее гражданский супруг, артист театра, Аркадий Черепахин, по словам Лиды, «туши мамонта» в дом не таскал.
Он мечтал о славе.
«Туши» в дом таскала Лариса, медицинская сестра, работающая в отделении гнойной хирургии.
А Лида ей помогала.
***
Лида с тоской смотрела на потускневшую дочку.
Ей уж давно «костью в горле» стояли все Аркашкины театральные бенефисы, которые она иначе как «шабашами» да «пьяными кутежами» не величала.
Но Лида дочкиному счастью мешать не хотела.
Лариса же носилась с мужниными прихотями, как с писаной торбой. Холила их и лелеяла. Потому что любила Аркадия как личность, по ее словам, неординарную.
Лариса была терпелива.
Все ждала, когда к Черепахину, провинциальному артисту «средней руки» нагрянет слава, с шальными деньгами, газетными публикациями и повальным обожанием зрителей.
И уж тогда ее старания окупятся с лихвой, в виде благодарных и нежных возлияний супруга перед журналистскими теле и фото – камерами, что, дескать, музой его, творческого человека, Аркадия Черепахина является скромная девушка Лара Деева.
***
Когда Лариса, в отсутствии Черепахина, во время долгих вечерних чаепитий с матерью, делилась с ней своей мечтой, то та, надувшись, будто «мышь на крупу», отрешенно макала в черный чай мятный пряник.
Постепенно «лысый» пряничный бок тяжелел, и невесело плюхался в чашку.
А Лида все сидела и натужно пыталась представить, как к нелюбимому зятю придет эта самая слава.
Иногда ей это удавалось.
***
Слава представлялась Лидии Петровне в виде полуголой девицы, срамно вихляющей тугой загорелой задницей, как это делают бронзовые танцовщицы на порочном бразильском карнавале.
Трусы у славы только спереди.
Сзади трусов нет.
Девица сучит ногами, и перья на ее усыпанной блесками голове монотонно колышутся.
***
И тут, как черт из табакерки, выскакивает Черепахин.
На нем алый, как клюква, тесный костюм с золотистой «искрой».
Слава берет лучезарного Черепахина по локоток, и ведет куда надо…
И в этот момент Лида видит глаза свой покинутой дочки, отчаянные и больные.
***
– Зачем тебе Черепахин? –
Уж тысячный раз включала «до дыр заезженную пластинку» упрямая Лида. – Плюнь ты на своего артиста из погорелого театра! Даст Бог, приличного мужчину встретишь. Серьезного. Работящего. Знаешь, что дочь?
На каждый горшок – своя крышка!
А твой Аркашка, никакой он не горшок. И не мужик он вовсе, а поросячий хвостик!
***
Лариса обижалась.
Замыкалась в себе. Упрямо терла под краном чайные чашки, давая тем самым Лиде понять, что тема про непарные горшки и крышки давно уж закрыта.
А матери нужно домой.
Потому что скоро вернется Аркадий, нервный и усталый.
Лида все понимала, молча одевалась и, не сказав хозяйке обязательное спасибо-до свидания, в сердцах хлопала дверью.
***
Ну а сегодня, все утро Лида терпеливо шлепала котлетки, из провернутого на тяжелой ручной мясорубке диетического куриного фаршика.
Потом бережно примостила в «брюхатую», лет двадцать назад считавшуюся женской, коричневую сумку, литровую баночку пестрого домашнего лечо, приправленного чесночком да жгучим перчиком, и отправилась кормить дочку.
Дочке хотелось лечо.
Сама Лариса много времени проводила на дежурствах в больничном отделении гнойной хирургии.
Лида дочку опять жалела.
Да и как не пожалеть?
***
Однажды мать с дочерью решили вместе пойти на рынок. Нужно было купить мяса, картошки с моркошкой и меда.
Лида решила забрать Лару с работы.
От хирургии до рынка «рукой подать».
***
В больничном дворе кружила ноябрьская метель.
Лохматые снежные сгустки тяжеловесно и неизящно валились в остывшие грязные лужи.
Лида, чавкая