Голосистые лица заполоняли улицы. Людей притягивает магнитом на Невский проспект. Ненавижу Невский проспект! Людей сюда тянет также, как мух к говну. Они летают и жужжат. Длиннющая полоса, усеянная дерьмом, по-другому не назвать. Достаточно отойти на 100 метров от этой длинной полосы и попадаешь словно в другой мир. Мир тихих улочек и спящих парков. Но, признаюсь, в часы ненужности самому себе, нет ничего лучше, чем превратиться в ту самую муху и пролететь мимо ровно сложенных укротителей коней, плюнуть в реку и затеряться в толпе пешеходов, смешаться с гульным ажиотажем.
– Даааа… – растянул я, пуская дым сигареты. – Как-то всё спокойно…
– Ты о чём? – спросил Гриша и затянулся.
– Не знаю…Просто сказал…
– Как тебе эта парочка?
– Интересный малыш, и фифа его интересна… – улыбнувшись ответил я.
– Ты, наверно, думаешь, что я дебил, что связался с такими?
– Да нет…Мне срать…Я знаю, что ты зарабатываешь деньги, а ты знаешь, что я не люблю людей, которые зарабатывают …Тем более, какое моё дело…
– Эти ещё ничего! – продолжал он, отняв от губ сигарету. – Бывают такие, что нихрена не видят, дальше своего пуза!
– Но ты же понимаешь, Марк, – начинал он оправдываться, – что я не только ради себя этим занимаюсь. – Он указал пальцем на Машу. Та возилась с уборкой на кухне.
Сквозь грязное окно, полупрозрачную туль, я видел, как её волосы, забранные в хвостик, игриво отражались в желтизне света люстры. Она пыхтела, мыла посуду. Она переоделась в домашнее. Голубые шортики облегали зад, и футболка сминалась у подмышек. Маша нежно, моментами, вскидывала голову, иногда, выдохом уводила волоски, вылезшие из хвостика, за ушко. На лице играла детская красота. Я не верю, что Гриша работал ради этого лица. Возможно, ради той задницы, но не для лица. Такому лицу, родившемуся в тонкой оправе, нужно только одно – любовь и ласка. А это можно, и без работы, и без денег. Такое лицо целуешь без ложных мыслей. Взял и поцеловал.
– Красивая