Когда я начал ходить на карате, был там мальчик младше меня лет на пять. И имя у него было то же, только величали уменьшительно-ласкательным – Артурчик. Сразу становилось заметно, что ребенок далеко не из обыкновенной семьи: малиновые пиджаки, Моцарт из «утюга» и мерин шесть-нуль-нуль. Во всяком случае, все к этому пацаненку относились почтительно, и даже тренеры лебезили перед ним. И однажды случилось так, что меня с этим Артурчиком поставили в спарринг. Надо признать, что насилия я не терпел никогда, и спарринг этот был для меня первый и, забегая вперед, скажу, что последний… Мы поприветствовали друг друга, «хадзимэ!», и бой начался. Артурчик бросился на меня аки гладный лев на трепетную лань и начал колошматить куда придется. Никак не ожидал от мальца такой прыти! Да и бить человека заметно ниже ростом и находящегося со мной в совершенно разных весовых категориях не хотелось. Я бы ни за что в жизни не стал этого делать. Поэтому, отступая, пытался закрыться от ударов, но… Словом он провел запрещенный прием, заставив меня согнуться от боли, а затем прыгнул и повалил… Дело запахло жареным – проигрывать было унизительно. Тогда я собрал всю свою волю в кулак и ответил всерьез.
Долго потом тренеры недовольно качали головами… Да и вообще, отношение ко мне в секции сменилось на крайне негативное. Пришлось уйти, так и не получив даже желтого пояса. Хотя, казалось бы, чего такого – разбил человеку нос, губы и поставил ослепительный бланш под глазом. Делов-то… На то оно, вроде как, и карате… Ну а потом, во взрослой жизни, чаще все-таки били меня. И не то чтоб я был таким уж отпетым пацифистом, не принимающим никакое насилие, просто…
Просто… Не знаю… Так складывалось, потому что я… Потому что… Черт возьми, да кто же я на самом деле? Что я могу сказать о себе? Вот если сейчас внезапно откину коньки или склею ласты, то какие слова будут написаны обо мне в эпитафии? Каким запомнюсь друзьям и знакомым? Надо бы задуматься о собственной роли в жизни – сделать выводы, пересмотреть позиции…
Начинаю бесшумными шагами мерить двор – четырнадцать плиток вперед, разворот, четырнадцать назад и ещё раз. Главное в темноте не споткнуться о какую-нибудь оставленную вещь. Ибо ночь на дворе стоит такая – хоть глаз выколи, а с меня на сегодня падений хватит.
Итак, что у меня позади?
Прожил я с горем пополам двадцать девять лет. Это порядка десяти с половиной тысяч дней, а уж сколько секунд и считать страшно… Из этих самых двадцати девяти лет я совершенно не помню первые года четыре, а ещё три рисуются в памяти крайне смутно – лишь отдельными моментами. Исключим к тому же время, потраченное на учебу (одиннадцать