Бедные родители, прозрев, как-то сразу надломились. И покорно смирились с тем, что их сын прогуливает школу, шатается по городу с разной шпаной, возвращается домой поздно и ночи напролёт слушает какую-то музыкалоподобную дичь. Смирились, что из одежды их сына никакой стиркой не вытравливаются винно-табачные миазмы, а домой он часто приводит опухших растрёпанных женщин неопределённого возраста, пахнущих ещё хуже, чем его одежда.
Так бы и тянулась эта малопримечательная история о пропащем юноше. Но тут грянула перестройка. С её приходом жизнь Карбона резко изменилась.
Первым ударом стало исчезновение родителей. В канун Пасхи 86-го, незадолго до взрыва Чернобыльской атомной станции, они отправились в поход на байдарках по Десне. И не вернулись. Их долго искали с милицейскими собаками и водолазным отрядом, но безрезультатно. Так и не нашли ни тел, ни вещей, ни байдарок, традиционно выпрошенных у знакомого тренера, которому потом здорово нагорело от начальства за махинации с казёнными плавсредствами.
Карбон остался один в двухкомнатной хрущёвке панельной четырёхэтажки на Кругу. Кроме квартиры в наследство ему досталось множество книг, большинство из которых были написаны птичьим языком науки, который ничего не прояснял, а только ещё больше запутывал юношеский разум, придавленный случившимся.
Карбон подался в строительное ПТУ, из которого его вскоре попёрли за прогулы и появление на уроках в нетрезвом виде. Корочки монтажника накрылись бетонной плитой.
Весной того же года судьба подкинула новый сюрприз в виде повестки, обнаруженной в почтовом ящике. В ней сообщалось, что горвоенкомат требует от Карбона уплаты по счетам. «Готовься отдать долг Родине, сынок, а не то…» – сквозил угрожающий намёк меж строк призывной бумажонки. О том, что может произойти в случае невозврата долга, Карбону думать не хотелось.
Его забрали в армию. Что он там делал, где служил – история умалчивает. Умалчивал и сам Карбон, демобилизовавшийся спустя два года. Казалось, что ни внешне, ни внутренне служба его не изменила. Такой же, как раньше, вертопрах, он быстро вернулся к прежнему образу жизни – пьянки-гулянки, случайные заработки, случайные связи. Жизнь одним днём, без забот, без обязательств.
На теме военщины мы с ним, собственно, и нашли общий язык. Карбону нравилось слушать мои байки об армейских буднях. Ничего удивительного – приколов там хватало. Взять хотя бы присягу: торжественный зимний день, солнышко в спину, лютая морозяка кусает за нос, нервы натянуты и намотаны на кулак, а вокруг суета сует…
Это как раз всё понятно. Неясно другое: почему, когда весь батальон от души гонял по плацу мятущееся