Наконец ближе к обеду раздается стук в дверь, и в палату заходит молодой врач. Тот самый, который собирался прооперировать меня сразу после поступления.
– Ну что же, господин Зюндер, как у нас обстоят дела сегодня?
– Это я скоро узнаю, если вы скажете мне, что показало исследование.
– Да, конечно. У вас ведь больше нет головокружения?
Я качаю головой и с надеждой гляжу на него. С длинным «Итаааааааак» он неловко вытаскивает из папки большой лист глянцевой бумаги и протягивает его мне. На нем изображены темные квадраты, на которых переплетаются друг с другом странные серые разводы.
– Здесь вы видите магнитно-резонансную томографию правой пирамиды височной кости, – он показывает пальцем на небольшие светлые пятна в одном из квадратов. – Вот ваша улитка и правые полукружные каналы. Светлые участки образовало контрастное вещество. Оно в основном диффундировало в перилимфатическое пространство, которое здесь представлено светлым.
Я абсолютно ничего не понимаю, но все равно киваю – слишком нервничаю, чтобы задавать умные вопросы. Доктор указывает на другой квадрат.
– Вот ваша левая пирамида височной кости. Здесь замечательно просматривается гидропс. Избыток эндолимфы вытеснил сюда перилимфу, поэтому светлые участки меньше, и мы видим черные пятна. Как на фотонегативе, если вы понимаете, о чем я.
Я не понимаю, при чем тут фотонегатив, но меня это совершенно не волнует. Он правда сказал, что здесь «замечательно просматривается гидропс»? Неужели у меня действительно этот эндолимфатический гидропс, которого я так сильно боюсь? И что, скажите на милость, в этом замечательного? Когда он собирается продолжить монолог, я поднимаю руку и произношу:
– Подождите. Значит ли это, что у меня болезнь Меньера?
Он кивает:
– Верно. Все, как я изначально предполагал.
Он предполагал. Я этого боялся. Новость настигает меня, словно удар в живот. Доктор продолжает разбрасываться научными терминами. Я не могу угнаться за ним. Когда он делает паузу, я спрашиваю:
– А что это значит для меня?
– Вы рассматривали возможность операции, о которой мы говорили?
– Ну мы не то чтобы много о ней говорили. Но я думал об этом и решил, что об операции не может быть и речи.
Он пожимает плечами:
– Что ж, это ваше решение.
Врач не делает никаких попыток выяснить, почему мной принято такое решение, и я продолжаю:
– Это всего лишь мой четвертый приступ. Я хотел бы подождать. Как диджей, я постоянно подвергаюсь воздействию шума, работаю по ночам в стрессовой обстановке. Возможно, атаки прекратятся, если я поменяю профессию.
– Этого вам никто не может гарантировать.
– Конечно, нет. Но никто также не может гарантировать, что после операции у меня сохранится способность слышать.
– Признаю,