с нашей бедной страной. И если это произойдет, я просто не знаю, как на это реагировать и публично не нарушить закон о призы- вах к свержению строя. Люди, которые в 2011–2012 годах выходили на улицу и что-то хотели сделать, им сейчас как раз лет по 40–45. И они говорят: «Вы знаете, уже не хочется ничего делать, у нас дети, школы, бизнес». Это очень логично. Революцию будут делать люди налегке, без детей, с голодными желудками и горящими глазами. А вам самому хочется что-то «делать руками», или вы тоже пришли к состоянию, когда вы за этим просто наблюдаете издалека? Если бы мне хотелось, я бы не уехал. Но прошло много лет. Я уехал в 34 года. В тот момент, когда каждый день, выходя из дома, в течение недели до моего отъезда я клал в карман штанов £400 и паспорт с открытой британской визой, я сделал этот выбор. И с тех пор ничего не поменялось? Я просто не знаю, как мне себя вести. Как пел Егор Летов: «Всего два выхода для честных ребят». По совести, нужно вести какие-то активные действия, но я совсем не чувствую в себе сил. А когда вам было 20, вы были способны на подвиги? Когда мне было 20, это был пик свободы. Уже год, как действовал закон о свободе торговли, и все, о чем я думал, – как отнести коробки, подвезти баулы. Государства не было в моей жизни – и слава богу. И почти ни в чьей жизни не было. Для кого-то это было «время секонд-хенд», для кого-то – «время ночь», а для меня это было время, созданное по моему образу и подобию, ради меня и во имя меня. И мне было в нем очень комфортно. Оно было сделано для меня, прямо под меня специально. А ведь вы сегодня могли бы быть в России кумиром молодых – тех, которые могут «делать руками». А вы бы им опыт передавали. Мне хочется верить, что отчасти я таковым и являюсь, но приезжать и делать это лично могу только в Украине (из ментально близких стран). Я только приехал недавно, выступал перед 1300 человек в зале, целый день на сцене. И что вы им говорите?
