Альфа долго сверлил его невидимым взглядом. Никас стиснул зубы, ожидая если не удара, то, по меньшей мере, тычок. Но альфа вдруг нагло осклабился и похлопал по плечу.
– Мне нравиться твоя позиция, – сказал он, с ноткой одобрения в голосе. – Но ты не понимаешь, как устроены прима-образы. Мы – большая колония с коллективным разумом. Что бывает с большой человеческой колонией, когда в ней слабеет власть? Революция, восстание, переворот. Я не раз уже оказывался в подобной ситуации. Но сейчас не время, парень. Понимаешь? Примам нельзя сдавать позиции, когда негатив что-то затевает.
– Ладно, я признаю, что полез не в свое дело, – ответил Никас, внутренне поражаясь своему вызывающему хладнокровию. – Я буду осторожнее.
Альфа ткнул его кулаком в плечо, и неповторимо, словно тысяча одинаковых персонажей, посмеялся.
– Ты ничего, Никас – сказал он. – В тебе есть грамм двести чего-то такого. Может, ты еще натворишь дел. Пойдем. Девел опасно отдалился. Нагоним его.
Глава 4
В холодном доме, обжитом пустотой и пылью, громко тикали часы. Часы, отсчитывающие время с момента неизвестного, никем не замеченного. Металлические удары, которые становились то оглушительными, то едва слышными, никогда не прекращались. Могли быть быстрыми как дробь, а то медленными, как сердцебиение зимующей лягушки.
Не было места в доме, где удалось бы скрыться от этого тиканья. Оно бродило как призрак, проверяя каждый угол, заглядывая в мельчайшую щель. Оно искало слушателя. Своего единственного слушателя.
Максиме поднялась со своего темного трона, – офисного стула с обломанными подлокотниками. Тихо шуршали экраны, мерцающие на стенах комнаты. По полу, влекомый неощутимым сквозняком, метался один единственный пожелтевший тополиный лист. С потолка, оклеенного пустыми засвеченными фотоснимками, навевая тоску, тускло светила лампочка без абажура. Ее безуспешно, с механичностью часов, таранил седой мотылек.
Максиме подошла к окну. Она выглянула наружу, схватившись за решетки длинными смуглыми пальцами. Для этого пришлось встать на цыпочки.
Дом запутался в голых ветвях дряхлого дуба, застывшего посреди скалистого вулканического горба. Кругом, насколько хватало взгляда, лежали во тьме бетонные равнины, заставленные вышками электропередачи. За ними проваливался вниз горизонт. Крохотная планета дрейфовала в космосе, не приближаясь к звездам.
Снаружи подул ледяной ветер. Дом заскрипел высохшей скорлупой, ему вторили серые от старости сучья. Часы мгновенно взбесились. Они принялись лязгать, как заводские молоты, чтобы заглушить посторонние звуки. Максиме отошла от окна и схватилась за голову. Когда она уходила слишком далеко от своего дома, часы начинали громыхать с тяжестью сталкивающихся континентов. Чем дальше, тем громче. Тиканье никогда не прекращалось. К нему невозможно было привыкнуть.
Проклятый