Пятницкая утёрла слезы. Посмотрела на часы на стене. Было 17:40. Впервые за год время обрело для нее своё значение. Так что у Виктории оставалось двадцать минут, чтоб оживить свою внутреннюю женщину или хотя бы сделать вид, что она есть, надев красивый наряд и освежив лицо легким макияжем.
Виктория спустилась в лобби и снова села напротив Алексея. Тот смотрел на нее как в первый раз, разглядывая с ног до головы.
– Красивая, – тихо и задумчиво произнес он, как напоминая это себе же. – Я начинаю привыкать к тому, что ты блондинка. И у тебя короткие волосы.
Раньше бы Вика точно поправила его, напомнив, что это седина, но сейчас она залпом допила вино и сказала:
– Нам, кажется, пора смотреть на вечернюю Москву и заказать ещё вина.
– Права! Идем.
Москва залилась разноцветными огнями. Бокалы наполнились гранатовым вином. В тарелке Виктории заветривалось нетронутое чёрное ризотто, не прельщая ее даже щупальцами осьминога.
– Ты не ешь?
– Жду вместо аперитива твою историю об одиночестве в неродной Москве.
– Неблагодарная, какой аперитив? Это третий бокал вина.
– Ешь, доченька, третий пирожок, я не считаю. И все же я жду обещанных подробностей.
– С сентября прошлого года я живу в Лозанне. Возглавляю швейцарское отделение нашего банка.
– Говоря проще, тебя сослали на пенсию?
– Не нужно драматизировать. Я все-таки там не только раклет кушаю.
– Я даже не знаю, что такое раклет, и это даёт мне понимание, что ты там явно не грустишь.
– Я там один.
– А где Лена и сын?
– Они остались здесь.
– Тогда почему здесь ты один?
– Мы больше не живём вместе.
– Давно?
– Со времён моего отъезда.
– Я понимаю, почему тебя сослали. Из тебя же информацию клещами тащить приходится. Это вроде я год провела, как отшельница, и это я должна была разучиться говорить сложносочиненными предложениями?
– Семья распалась, к чему подробные объяснения? Они сейчас отдыхают в Эмиратах. Я остановился в отеле. Квартиру им оставил. Завтра вечером лечу обратно в Швейцарию.
– Тебе нужно мое сочувствие? – неопределенно спросила Вика.
– Мне нужно, чтоб ты поехала со мной в Лозанну на пару дней.
– Зачем?
– Откормлю тебя. Отощала.
– Я и здесь поем, – пробубнила Вика и начала рыться вилкой в тарелке, не понимая тон Смолина и истинных причин такого предложения.
– Две реки разлились по тёмным дорогам. Река белых огней, дающих надежду, и красных – останавливающих движение. Выбор. Выбор… – с серьезным видом протяжно выдал Смолин.
– Вот дурак! – не выдержав, засмеялась Вика, прикрывая набитый рот рукой.
– Я про пробку за окном. Арбат встал.
– Ага.
– Ну, ладно, ладно. Я готов на всё, чтоб ты снова улыбалась.
– Зачем?
– Твоя